Пришелец - [21]

— Ну, стало быть, этот пургаториум продолжается столько же, сколько приличный санаториум. Как-то раз я получил путевку точно на сорок дней.

Молодой человек нахмурил брови: с такими вещами не шутят, но Себастьян представлялся ему столь комичным, что на него и обижаться-то не стоило. К тому же он не шутил.

— Но сейчас я определенно не в пургаториуме. Может, и там своя очередь, — размышлял Себастьян совершенно серьезно, и наш молодой человек опять усмехнулся. Раз уж такого подлеца, что и представить трудно, уберегли от ада, подумал он, то, наверное, учли его умственную отсталость, ибо это покусывающее сигарету, посыпанное пеплом и перхотью существо было в высшей степени недоразвитым. Как бы даже невменяемым.

— Откройте окно, Себастьян! От вас ужасно воняет!

Себастьян немедленно исполнил приказ и признался, что даже сам чует свой запах, а что уж тут говорить о хозяине.

— Ведь вы по натуре куда чувствительнее.

— Ну, зловонный Себастьян Семимортуус, что же мне с вами делать? Чтоб вам пусто было… — размышлял вслух чувствительнейшая натура.

— Как вы сказали? Себастьян Семимортуус? Звучит здорово!.. Себастьян Семимортуус Первый. Я требую называть меня отныне только так! А… что это значит?

— "Мортуус" по-латыни значит "мертвый". А "семи" — "наполовину". Конечно, "полумертвый" не совсем корректное словосочетание, потому что вы мертвы окончательно и бесповоротно, однако, с другой стороны, пока вы находитесь в фазе ожидания, так сказать, в предвариловке, представляете собой предпургаториумного, — пояснил молодой человек, которому эта странная ситуация, если не брать в расчет запаха, пожалуй, даже нравилась.

— Мне очень-очень мила ваша песенка про голубку… Молодость вспоминается. И моя первая жена, между прочим, известнейшая в свое время карманная воровка. Сто очков вперед давала большинству коллег мужского пола. Ox, какие у нее были ловкие, нежные ручки. Ее прикосновение было совершенно воздушным, будто легкий ветерок. Всякий раз, когда я ее целовал, ну, в первую пору нашей любви, она обчищала мои карманы. Внутренние тоже, — с умилением вспоминал Себастьян. — Да-а, может, позволите мне еще разок послушать вашу песенку? — чуть не клянчил он.

Молодой человек кивнул. Правда, эта идея — наслаждаться пением в компании со зловонным астральным существом — показалась ему несколько сюрреалистической, но ведь принято удовлетворять последнюю просьбу присужденного к смерти, а раньше, как известно, Себастьян с такой просьбой обратиться не успел.

Вновь зазвучала песенка о синем море, надо полагать, Средиземном, и о голубке, которая так красиво парила над волнами, что кто-нибудь неизбежно сочинил бы о ней стишок…

— Позвольте заметить, я весьма счастлив, что вы меня кокнули. Таким образом, я не нарушил извечной традиции нашего рода, — пустился в объяснения Себастьян. И поведал, что почти все мужчины в роду умерли насильственной смертью. Одного из дальних предков Александр Македонский лично отправил на тот свет, трахнув своим святым кавалерийским сапогом, и тоже, видать, по голове. Во всяком случае, Себастьян считает это большой честью. Основанием послужили мерзкие рассказы и похабные выдумки предка, столь непотребные, что даже видавший виды вояка не смог их вынести. Вообще генеалогическое древо Себастьяна повидало целый ряд казней. Предков вешали, четвертовали, топили в бочке с дерьмом и так далее. За самые разные преступления — насилия, ограбление церквей, осквернение святых мощей, убийства, предательства, не говоря уж о лжесвидетельствах. Но никого не сражали столь драгоценной реликвией. Подумать только — золото и брильянты! Предшественникам Себастьяна приходилось довольствоваться камнями и дубинками.

Между тем разглагольствования Себастьяна, его душевный эксгибиционизм, сладострастный и в то же время раболепный, поднадоели молодому человеку.

— Придержите-ка язык до вечера! — вмешался он. — Неровен час, вернется жизненная сила, потому что я еще не слышал о трупах, наслаждающихся "Ла Паломой"!

— Да я уж пятнами пошел, — запальчиво возразил Себастьян. — Государь мой хороший, я же разлагаюсь по мере возможности и сверх того! — И правда, на левом его виске, по которому пришелся удар булавой, зеленело и смердило трупное пятно. А вокруг него расползались паутинки плесени, наполовину покрывая хитро прищуренный глаз. — Один запах чего стоит! За свою долгую жизнь мне пришлось выслушать немало нареканий по поводу вони от ног, да только та вонь не чета этой. Так, пустячок, цветочки!

— А может быть, это всего лишь сильнейшее самовнушение? — Молодой человек продолжал поддразнивать полумертвого Себастьяна, отстаивавшего свое право на смерть. — Если в душе человек очень-очень во что-то поверит, то вера и его бренному телу может передаться. Такое и раньше случалось.

Ни он сам и никто из его многочисленной родни никогда не имели дела с какой-то там аутосуггестией — он даже не знает, что это за штука такая. Аутодафе — да, совсем другой коленкор, его прапрадед в шестом колене, а может, в шестнадцатом, однажды в Мадриде полыхал смоляным факелом, если так можно сказать, доставив народу большую радость. Это еще во времена приснопамятного Томаса де Торквемадо.