Пришелец из Нарбонны - [79]
Раввин Шемюэль Провенцало будто очнулся, прервал молитву и закричал:
— Что это такое?! Как вы смеете нападать на меня?! Я палермский раввин! Разбойники! В самом центре баррио разбойники! Прочь, не то прокляну вас!
Окровавленный разбойник с голыми руками бросился на Эли, пытаясь вытащить его из повозки.
Другой отпустил вожжи и поспешил на помощь товарищу.
Посыльный стегнул коней, и они с места рванули галопом. Повозка, которая быстро катилась по круто спускающейся улочке, била коней по ногам, и они мчались на предельной скорости.
А раввин все кричал:
— Люди, держите их! Бандиты в центре баррио!
Из домов выбежали жители и бросились в погоню за разбойниками.
У ворот дома стоял секретарь раввина дона Бальтазара Йекутьель.
— Донья Клара очень беспокоится, — приветствовал он раввина Шемюэля Провенцало и Эли, когда те вышли из повозки.
— Донья Клара беспокоится, а на нас напали грабители, — разозлился раввин Шемюэль Провенцало. — Чудом живыми остались!
— Грабители? И что дальше было? — воскликнул Йекутьель.
— Сбежали от меня. Я пригрозил предать их проклятию.
— Дай Бог тебе здоровья, рабби! Но тебя ждут — донья Клара и раввин дон Бальтазар.
— Мне пойти вместе с раввином доном Шемюэлем? — спросил Эли.
— Конечно, конечно.
В библиотеке они застали раввина дона Бальтазара и донью Клару.
— На нас напали разбойники, — еще с порога начал раввин Шемюэль Провенцало, — кому сказать, так не поверят! Разбойники в центре баррио! Еврейского баррио! Боже, куда я попал?
— Наемники инквизитора, — донья Клара посмотрела на Эли.
— Инквизитора или кого-то другого, — сказал Эли.
— Что ты имеешь в виду, Эли? — спросила донья Клара.
— Не знаю… не знаю…
— Так или иначе, поблагодарим Господа, — донья Клара сложила ладони. — Вы оба должны поставить свечки в синагоге.
— Просто не верится! — все еще выкрикивал палермский раввин.
— Что решила альджама? — спросила донья Клара.
— Я не успел закончить своей речи! — пожаловался раввин Шемюэль Провенцало.
— Что решил совет? — донья Клара обратилась к Эли.
— Было много слов… — Эли заколебался. — И одно предложение главы альджамы.
— Какое?
— Маловажное. Оно касалось меня.
— Абу Дархам, когда был тут, все искал способ, чтобы загладить дело. Но я против. Рабби Шемюэль Провенцало из Палермо и ты, дон Эли ибн Гайат, я обращаюсь к вам в трудную для баррио и для дома раввина дона Бальтазара минуту. В вас я определенно не ошибусь. Йекутьель, отнеси в синагогу черные свечи, зажжешь их завтра после вечерней молитвы. Иди, найди смертную рубаху для раввина Шемюэля Провенцало. Завтра она ему пригодится.
— Донья Клара, — сказал Эли, когда Йекутьель вышел. — Дон Шломо Абу Дархам ищет способа спасти парня, это совсем еще мальчик, он чуть старше Хаиме.
— Ну уж извини, Эли, — в глазах доньи Клары блеснул гнев.
— Возраст… годы… — Эли подыскивал слова. — В этом возрасте еще не понимаешь, где лицо, а где изнанка.
— Я удивляюсь тебе, Эли. Помнится, ты был за то, чтобы побить клеветника камнями, — донья Клара подняла на него большие, чуть навыкате глаза.
— Да, но теперь, когда я узнал его, когда я видел его близко…
— Близко даже инквизитор мил, правда?
Эли молчал.
— Правда, Эли?
— Его можно изгнать из баррио, — сказал Эли.
— Чтобы он на все четыре стороны разнес клевету? Нет! — донья Клара решительно тряхнула головой.
В дверях показался Йекутьель.
— Донья Элишева, мать Дова, просит принять ее. Можно ей войти?
— Донья Элишева?
Дон Бальтазар взглянул на жену.
Донья Клара встала и поправила черную тюлевую накидку.
— Пусть войдет, — сказала она.
Вошла высокая женщина в черной шелковой накидке до самых пят и в кружевной шали, спадающей на плечи и сколотой бриллиантовой заколкой надо лбом.
— Заранее прошу прощения, — донья Клара рукой показала донье Элишеве на кресло. — У нас мало времени — мужчины торопятся в синагогу.
Донья Элишева села, опустив руки на колени и сплетя пальцы. Голову она подняла еще выше.
— Я не займу много времени, донья Клара. Нелегко было принять решение прийти сюда и — просить о милости для моего сына.
— Неужели для матери это было так трудно? — холодно улыбнулась донья Клара.
— Если мать уверена в невиновности своего сына…
— И это просьба о милости? — прервала ее донья Клара.
— Случается, что невинный вынужден просить о милости. К тому же…
— Часто случается, что бесстыдство идет в паре с богатством.
— Прости меня, Клара, но я не понимаю, кого ты имеешь в виду?
— В таком случае закончим разговор, не приступая к нему.
— Клара, я пришла не с пустыми руками. Ты слишком умна, чтобы этого не знать.
— Не знаю, не знаю.
— И не догадываешься? — донья Элишева улыбнулась.
— Говори, это мои друзья.
— Просьба для сына о милости… это преувеличение. Я сгустила краски, ибо знаю тебя не первый день и знаю, как к тебе можно дойти кратчайшим путем. Чтобы ты проявила свое великодушие. Я ошиблась. У тебя вместо сердца камень. Но мне кажется, что следует полюбовно уладить дело.
— Полюбовно? — воскликнула донья Клара.
— Так будет лучше и для твоего, и для моего дома. Мой сын уедет, а раввин… — тут донья Элишева едва заметно пожала плечами.
Донья Клара резко тряхнула головой
— …Но ты хочешь отомстить, используя моего сына, — продолжала донья Элишева. — Отомстить за прошлое, а меня унизить. Ты всегда старалась возвыситься надо мной и красотой, и умом, и талантами. Но я не виновата, что повезло мне, а не тебе. Мужчина предпочитает женщину не столь умную, как он сам. Жизнь твоя, Клара, сложилась иначе, чем желало твое сердце, но это было давно. Он выбрал меня, а не тебя, и об этом пора забыть. Теперь уже незачем и не у кого искать расположения. И вновь судьба сталкивает нас. На этот раз я борюсь не за мужа, а за сына. Но не будем делать вид, что только его жизнь в опасности. Как знать, может, не я к тебе, а ты ко мне должна была прийти.
Действие романа «Аустерия» польского прозаика Юлиана Стрыйковского происходит в самом начале Первой мировой войны в заштатном галицийском городишке. В еврейском трактире, аустерии, оказываются самые разные персонажи, ищущие спасения от наступающих российских войск: местные уроженцы-евреи, хасиды, польский ксендз, австро-венгерский офицер. Никто еще не знает, чем чревата будущая война, но трагедия уже началась: погибает девушка, в городе бушует пожар и казацкий погром.По этому роману знаменитый польский режиссер Ежи Кавалерович в 1982 г.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.