Пришелец из Нарбонны - [10]

— Примеры спускаются сверху вниз, по ступенькам власти, — сказал Эли. — Короли и папы предпочитают лечиться у евреев. Ведь мы не только исцеляем тело недужного, но и побуждаем его воспрянуть духом. Как писал арабский поэт:

Искусством лечения тела Гален знаменит,

Но, тело врачуя, и душу целит Маймонид.*

— Наш гость весьма просвещен, — улыбнулся Энрике.

— Цитаты еще ни о чем не говорят, нередко они лишь скрывают пустоту собственных мыслей и тщетность слов, — ответил Эли.

— Надеюсь, к тебе это не относится, сын мой, — сказала донья Клара. — Вернемся к доминиканцу фра Педро. Может, свершится чудо и он оправится от болезни. Может, прозреет, как прозрел король Хуан Арагонский, которому иудейский придворный медик Абхатар ибн Крескас[28] снял бельмо с глаза, и благодать государева снизошла на наших братьев.

— Нельзя возлагать надежды на милость врага. С чего это он будет благодушен? Что его к этому вынуждает? — сказал Эли.

— Верно говоришь, дон Эли, — кивнула головой донья Клара.

— Я запомню ваши слова. — Эли встал, поклонился и вновь сел, откинув назад полы туники.

— А вот и Йекутьель. — Дон Энрике повернулся лицом к галерее.

Секретарь раввина дона Бальтазара стоял молча, опершись о перила.

— Отчего ты молчишь, Йекутьель? — Донья Клара резко встала со стула. — Говори все, что знаешь, ничего не утаивая!

— Меня не пустили к раввину дону Бальтазару. Сказали, что он сидит у инквизитора и ведет с ним спор.

— Значит, все еще у инквизитора. Я сама пойду к нему.

— Я тоже пойду, — отозвался Энрике.

— Нет, — донья. Клара энергичным жестом удержала его. — Останься, тебе незачем там показываться. Со мной пойдет Даниил.

III

— О, горе! — еще с порога запричитал высокий худощавый мужчина в красной четырехуголке и глухом фартуке, точно таком, как у дона Энрике. Он вошел со стороны патио вместе с юношей в длинном черном студенческом платье.

Это были турецкий лейб-медик Иаков Иссерлейн и Альваро ибн Чикателья из Толедо, ученик раввина дона Бальтазара.

— Мы идем из синагоги, — Иаков Иссерлейн пытался сдержать возбуждение. — После Вечерней молитвы нас задержали местные евреи. Я им рассказывал о том, что ждет еврейских беженцев в Турции… И вот, возвращаемся мы в окружении евреев, продолжая начатый спор, и видим донью Клару с ее сыном Даниилом. В синагоге мы уже все узнали. Одни говорят, что скорее всего речь идет о новых податях, которыми обложит вас Авраам Сеньор, другие — что дело тут в новообращении, а третьи — что это, мол, касается красного пятна, ну и так далее…

— Хорошо, если бы дело ограничилось податями, — отозвался дон Энрике. — Деньгами всегда можно откупиться. Со времен золотого тельца[29] это проклятие висит на нас. И пока есть чем расплатиться, надо благодарить Бога.

— Все это печально, — заметил Эли.

— Но Господь Бог вместе с недугом посылает и лекарство. Мой дядя гранд Авраам сейчас под Гранадой. Осада продолжается не первый год, но твердыня, надо полагать, не сегодня-завтра падет, коль скоро там оказался мой дядя. Благодаря ему воинам платят звонкой монетой, отчего и бунты прекратились, и установился порядок. А бунтовщиков он отдал в руки эрмандада[30]. В воинском стане сейчас дисциплина и среди военачальников и среди наемников. Мы стоим на пороге победы, которую испанские короли получат из рук иудея, нравится это кому-то или нет. А для нас это значит многое.

— Что именно? Хорошо это или плохо? — Иаков Иссерлейн развел руками.

— Разумеется, хорошо! — воскликнул дон Энрике. — Чем прочнее власть гранда Авраама Сеньора, тем в большей безопасности мы все.

— Изворотливость Авраама Сеньора известна, молва о ней достигла и ушей константинопольских евреев, — лейб-медик погладил свою короткую рыжую бороду, — но не прогневайтесь на чистосердечие, сию добродетель Севера. Бог свидетель, я признаю ее и у других, но сказать, что безопасность евреев зависит от славы министра одного из верноподданных католиков Европы — это слишком. Ни один иудейский министр не ставил благо своего народа превыше блага своего государя. Иначе он не был бы министром. Ему надлежит быть большим кастильцем, чем сам кастилец, и большим туземцем, чем самый истый туземец.

— Мы здесь туземцами были и останемся. В нашей стране царили иные нравы и убеждения. Князь Хасдай ибн Шапрут был хорошим министром и благородным кордовским раввином, покровительствовал еврейской науке и поэзии. — Дон Энрике мягко сплел пальцы. — То было в незапамятные времена, а теперь, кроме моего дяди, у королевы по казначейскому делу состоит Абраванель — беглец из Португалии.

— Авраам Сеньор поважнее казначея государыни — он был ее сватом. Это он поспособствовал заключению брачного союза между Изабеллой Кастильской и Фердинандом Арагонским, — Иаков Иссерлейн прикрыл глаза и склонил голову набок. — Зачем он это сделал? Чего хотел? Корысти обоих государей или же своего народа? Разве для нас не было бы лучше, если бы король Фердинанд женился на Паломе, арагонской евреянке?

— Еврейские воздушные замкн. Пуримовы чудеса, — дон Энрике махнул рукой.

— То-то и оно! Пуримовы чудеса. Палома могла бы стать в нашей истории второй Эсфирью