Пришельцы - [17]

    - Я ему ляпнул, Григорий: вам, как и нам, дельную машину для уборки картошки не придумать, хоть вы разбейтесь! Я еще ляпнул, Григорий, вы, дескать, спите, а мы тут горе мыкаем в одиночку.

    Такого рода забота угнетала двух руководителей колхоза "Промысловик", угнетала неотступно - каждый час и каждую минуту. Председатель Ненашев поугрюмел и однажды утром пришел на работу небритым, чем насторожил и обескуражил конторских женщин. Тотчас же явилась, вплыла в кабинет, заместительница Суходолова Вера Ивановна Клинова в пуховой шали на плечах подписывать какую-то незначительную бумагу, повздыхала особенно длинно, а покидая помещение, заявила прямо, что кое-кому из ее знакомых пить надо меньше: года, мол, не те; да и положение не то.

    - Спасибо за совет, - ответил Ненашев рассеянно и назвал толстую и сердитую женщину, Галиной. Ошибся, конечно. Оскорбленная Вера Ивановна прибавила шагу, упавшая на пол шаль волоклась за ней, как шлейф за королевой. В приемной женщина молча заплакала, вздрагивая, секретарша Галя, напуганная не на шутку, заглянула тайком к председателю выяснить обстоятельства и была натурально шокирована: Ненашев, подперев голову кулаком, раскачивался и вполголоса пел, глаза его были нездешними. Пел начальник старинную русскую песню про горе, про беду и добра молодца. Ненашев пел и удивлялся, как и почему вспомнил вдруг слова,, услышанные в далеком детстве, мимоходно и на какой-то свадьбе в чужой деревне, куда привезли его родители лишь потому; что не с кем было оставить дома; Песня до конца не далась, наверно, потому, что до конца и не была пропета пьяным застольем, однако председатель с час, если не больше, терзался до головной боли, силясь восстановить текст. Попытка не удалась, и настроение было испорчено окончательно.

    Секретарша Галя зашла в бухгалтерию, потрогала за плечо Веру Ивановну, шепотом задала вопрос: - Чего это он?

    Вера Ивановна опять заплакала - беззвучно, как чудотворная богородица в церкви, нос ее, мужицкий, был тяжел и красен. Она ничего не ответила Галине, выказывая между тем всем видом своим, что вообще-то ей многое ведомо, но ничего она не скажет, связанная тайной по рукам и ногам. Чти ж. Вера Ивановна действовала чисто по-женски: создавала интригу на голом месте! У секретарши же с этой минуты возникла неотвязная цель - интригу ту распознать. Когда же станет очевидным, что черная кошка не пробегала в то роковое утро между председателем и заместительницей главного бухгалтера (подчеркнем, что на выяснение правды потребуется недюжинная изобретательность и немалое время!), возникнет весомый повод для неприязни и скрытой войны между слабым полом, войны долгой и с переменным успехом.

    Но мы несколько отвлеклись.

    Сидор Иванович погоревал-погоревал по поводу неувязки с пришельцем и заставил себя в конечном итоге собраться, чтобы плотно вникнуть а дела: ведь наступала посевная, а тут уж вертись, тут не поможет ни бог, ни царь, ни инопланетянин в черных очках.

    Бухгалтер Гриша Суходолов, натура весьма эмоциональная, тоже переживал конфуз с Федором Федоровичем остро и не мог утешиться ничем.

    Никита Лямкин вышел на крылечко - и, сел там. Зачем вышел и зачем сел, он не имел понятия, скорее всего, ему сделалось скучно. Поминки были отгуляны, болела голова, болела душа, - наступало, словом, похмелье, пора раскаяния. Внешне Лямкин держался раздольно и ерепенисто, но был он, в, сущности, мужчина нежного склада. Никита писал стихи, печатался даже в толстых журналах, ему прочили чуть ли не великое будущее некоторые весьма компетентные товарищи. Никита считал, что слава не за горами, он даже во сне видел не однажды, как въезжает в столицу на белом коне, накрытом ковровой попоной, как падают красные цветы на асфальт и под копыта. Хорошая слава что-то запаздывала, тогда многообещающий литератор начал создавать славу дурного толка: впал в разгул. Сперва забубенность дарования из народа кое-кому и нравилась: талант, он, мол, стоит особицей, и все великие неуправляемы. Лямкина по первости выручали с охотой (как не порадеть за такого парня, смотришь, в мемуарах своих где-нибудь и втиснет между прочим: был такой имярек, добрая душа, подал руку помощи в трудную минуту!), потом выручать надоело, к тому же ни стихов, ни тем более мемуаров из-под пера Лямкина что-то не лилось, ну и последовало неизбежное: те, кто раньше при встречах за многие десятки метров растворяли объятия, чтобы озариться с краю лучами Великого, стали при виде гения, нечесанного и в мятых штанах, скороспешно перебегать на другую сторону улицы. В итоге Лямкин отсидел год за хулиганство - разбил витрину гастронома ночью, чтобы достать бутылку шампанского для случайной подруги, - и подался после возвращения на волю в села нанялся заведующим клубом, он держал еще надежду, что за ним приедут, пустятся в уговоры, попросят прощения и вернут чуть ли не силком в областной центр, а может, и в Москву даже. Однако минуло с тех пор еще "три года незаметных", никто не приезжал, никаких гонцов в селе Покровском не наблюдалось, из заведующих председатель колхоза Ненашев Никиту погнал за пьянку и отдал команду перевести его в разнорабочие и терпел залетного деятеля культуры исключительно ради Вари Бровкиной, женщины работящей и порядочной, передовой доярки.