Пришельцы - [15]

    - Ты же стих хотел прочитать? - Лямкин прижал руку к сердцу и еще поклонился:

    - Извольте.

    Слово мое верное прозвенит, Буду я, наверное, знаменит. Мне поставят памятник на селе, Буду я и каменный навеселе.

    - Ироничный стих, хороший стих, - сказал председатель ласково и с оттенком снисходительности. - Сам сочинил? - Рубцов сочинил, поэт был такой.

    - Да. Рубцов, значит? Не слыхал про такого. Ладно у него получилось. Но мы тут заняты...

    - На поминки-то заглянете? Один я, старухи там у меня, мужики на работе.

    - Позже, может быть, и заглянем, уж не обессудь. Вежливость Ненашева сбила Никиту с толку, он попятился и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

3

 Закат был большой и пламенный.

    На короткое время тайга облилась густым огнем, который растекся неудержимо и достиг реки Суртаихи. Вода запылала, как жидкая сталь, побежала, кажется, быстрее, в глубине ее, на перекатной струе, свитой туго, проблескивали Красные искры.

    Когда солнце завалилось заторы, на горизонте едва заметно прокололись первые звезды.

    Председатель колхоза Ненашев выглянул из предбанника на улицу и шибко покрутил головой:

    - Темная будет ночка, братцы, разбойная будет ночка! - От головы председателя поднимался пар и голое тело курилось. - А запахи-то, запахи! Гриш, ты бы подышал: очень это полезное дело - подышать.

    Гриша Суходолов сидел на скамейке, согнувшись в три погибели, и касался руками пола: он, сильно упарился, ему не хотелось ни говорить. Ни шевелиться. Пришелец тоже был на скамейке рядом с бухгалтером, он не разделся, не стал париться, он лишь наблюдал молча сквозь черные свои очки за странными манипуляциями землян и, наверно анализировал виденное с помощью своего компьютера, пристроенного на макушке.

    - Запахи-то, запахи, ядрена феня! - Сидор Иванович закрыл дверь бани, взял со столика под скупым окошком бутылку пива, распечатал ее, - зацепив пробку за край скамьи, и жадно принялся пить, поворотясь лицом к Пришельцу, дал знак глазами: если хочешь, тебе распечатаю? Федор Федорович никак не прореагировал на это предложение, очки его, закрывающие чуть ли не все лицо, были бесстрастны и загадочно черны. Ненашев старался пореже смотреть на пришельца, потому что побаивался его. "Чужак и есть чужак, пойди разгадай, какие мысли крутятся в его башке!"

    - Вы напрасно, дорогой Федор Федорович, не паритесь, операция эта, скажу вам, имеет - великое профилактическое свойство, от всех болезней лекарство. Гениальное изобретение человечества! У вас есть баня? У вас, конечно, нет бани. Париться не всякий может - тут некоторая: удаль нужна, а вы, не сочтите за оскорбление, несколько я так понимаю, рациональны. А для баньки удаль - непременное условие, Гришка вон скис.

    - Ничего я не скис! - решительно осерчал Суходолов и, тряхнув развесистым чубом, тоже потянулся за бутылкой и тоже, запрокинув голову, начал пить пиво длинными глотками, кадык на его шее падал и поднимался, будто поплавок в момент поклевки, и нутро издавало при том громкое гавканье. - Отец мой париться мастак. Бывало, всех мужиков на полке пересиживал. На голову - шапку, на руки - верхонки брезентовые, и пошло-поехало, а потом, если зимой дело было, в прорубь - нырь. После, значит, проруби - кружка спирта следовала, потом - сон часов на двенадцать. Вставал как огурчик, радости полный. Да он и сейчас от молодых в этой области не отстает, крепкий еще старик.

    - Ты в него, значит?

    - Почему это, не в него? Азарта такого нет - верно.

    - Удали, значит, нет той.

    - Может быть.

    - А Федор Федорович вон не хочет париться.

    - У него свои резоны.

    - Верно. Раствори-ка, Гриша, дверь - хорошо дышать сегодня!

    Звезды вверху крупнели и наливались жаркой краснотой, в кустах трещал коростель, кто-то пел вдали под гармошку: наверно, в селе догуливались лямские поминки.

    - Разве еще в парилку сбегать? - Ненашев отхлебнул из бутылки пива, он вытирал губы рукой, когда вдруг пробудился от немоты пришелец. Сперва, однако, на темной стене отпечаталось изображение картофелеуборочного комбайна.

    Бухгалтер Гриша Суходолов весело сказал:

    - У нас в бане-то кино кажут! Федор Федорович концерт дает по заявкам. Только при чем тут комбайн, вы бы лучше свою планету показали.

    Пришелец, этот загадочный инопланетянин, Грише не ответил, черные очки его были направлены в ту сторону, где висело в воздухе, притухая и зажигаясь, изображение комбайна.

    - Что это? - спросил пришелец.

    - Неинтересное кино! - ответил Ненашев, избавляясь наконец от бутылки (он ее осторожно поставил на стол). - Машина. Я про нее вам вскользь упоминал давеча, когда хозяйство смотрели. Неинтересная картина!

    - Подробней.

    - Зачем подробней, скажите на милость, дорогой Федор Федорович?

    - Подробней! - в голосе пришельца была вежливая настойчивость.

    Ненашев скорбно покачал головой, досадуя про себя о том, сколь низки интересы просвещенной личности, какую безусловно являет собой товарищ с горы Монашки. Он бы еще спросил, как гнут дуги для лошадиной справы или как топорища строгают. В былые и не столь уж отдаленные времена колхоз промышлял в основном именно дугами, топорищами да вениками. Копеечный то был промысел, но другого что-то и не подвертывалось.