Пришёл солдат с фронта - [11]
Интересно отметить, что на войне люди любили в минуты отдыха петь хором. Пели чаще всего украинские народные песни: «Ой ты Галя, Галя молодая», «Распрягайте, хлопцы, коней», «Ехал казак» и т. п. Любовь к украинским песням объяснялась двумя причинами: во-первых, украинские песни хорошо запоминаются и легки в исполнении, а во-вторых, «заводилами» в хоровом пении были обычно украинцы. У них в крови этот вид общения. Да, да, именно общения. Когда люди поют хором, особенно на войне, между ними возникает какое-то особенное чувство единения, симпатии друг к другу.
По моим наблюдениям все ребята-фронтовики отличались в лучшую сторону от тех, кто не был на фронте. У них сохранился дух фронтового братства. Они терпимо, с добродушным юмором относились к недостаткам друг друга и умели радоваться жизни, несмотря на массу послевоенных трудностей. За пять лет совместного существования у нас не было ни одного конфликта.
Жил в общежитии студент Боря Шумилин. Внешность его — рост, телосложение, розовые щёчки (усы и борода у него не росли) — была как у пятиклассника. Ну, словом, — настоящий лилипут. По словам Бори, родители у него были нормальными людьми. Они умерли во время голода в Поволжье, а только что родившегося Бориса поместили в детдом. Боря очень сердился, когда контролёр в кино останавливал его: «Мальчик, а ты куда? Дети до шестнадцати лет на этот фильм не допускаются». Стараясь говорить басом, Борис возражал: «Я не мальчик» и показывал студенческий билет. Мы жалели Борю, иногда подшучивали над ним, но старались щадить его самолюбие. После окончания института Боря был «распределён» на одно из предприятий Калининграда.
Самыми трудными в материальном отношении были для студентов общежития два года жизни при карточной системе. Тем, кому родственники не присылали посылки с продуктами, приходилось жить впроголодь. Особенно страдали молодые ребята, не привыкшие к трудностям. Они не имели выдержки и съедали месячный запас «карточного» продовольствия за неделю. В оставшиеся дни им можно было рассчитывать только на помощь товарищей. Умудрённый опытом голодания ещё в Свердловске, я выкупал продукты на неделю, делил их на семь частей и съедал равномерно. Родители регулярно присылали мне посылки с сушёной картошкой. Я варил из неё суп в полулитровой кружке.
Несмотря на все трудности, нас не покидало чувство радости бытия. Впереди вся жизнь. Всё остальное — ерунда.
В декабре 1947 года отменили карточную систему, и жить стало совсем хорошо. В доме напротив нашего общежития открылся роскошный гастроном. Чего только там не было! Икра красная и чёрная всех сортов, колбасы варёные, полукопчёные и копчёные, ветчина, консервы всех видов — ну, словом, земной рай. И цены при этом вполне доступные даже для студентов. Питание перестало быть проблемой. Родители вместо продуктовых посылок стали присылать денежные переводы. Ради исторической правды следует сказать, что этот «рай» существовал только в нескольких больших городах СССР. В магазинах других городов, не говоря уже о «сельмагах», прилавки были практически пустые.
Наши студенты в полной мере ощутили прелесть изобилия. По праздникам мы стали устраивать коллективные застолья. На столе стояла водка и красовались разнообразные закуски: лещ в томате, полтавская колбаса, печень трески и прочие аппетитные вещи. Печень трески стояла в магазине штабелями и стоила копейки. Это были самые дешёвые консервы. Если добавить в тресковую печень мелко рубленые яйца и репчатый лук, то получается отличная закуска для водки. Все мы любили выпить и повеселиться, но пьяных почему-то не было.
По утрам общежитие пустело. Студенты уезжали на занятия в институт. Ехали в битком набитом трамвае. Иногда даже приходилось висеть снаружи вагона. В то время трамваи ходили по Невскому, и мы доезжали до кинотеатра «Баррикада». Вход в институт был, как и сейчас, с набережной Мойки. После окончания занятий, если не было других дел, студенты возвращались в общежитие, где каждый занимался своим делом. Один чертил эпюры по начертательной геометрии, другой занимался переводом английского текста, третий делал чертёж для зачёта по теории машин и механизмов. Было, конечно, тесновато, но все умели как-то приспосабливаться, чтобы не мешать друг другу. Кроме того, в общежитии была производственная комната для занятий. Там стояли столы и чертёжные доски. Однако я, как и многие из моих товарищей, предпочитал работать в своей комнате и, если возможно, то лёжа на кровати. Впрочем, никто особенно не изнурял себя учёбой. Студенты активизировались обычно лишь перед экзаменационной сессией.
Жили мы весело, придумывая всевозможные развлечения спортивного характера. Саша Фомин предложил соревнования по сидению на двух задних ножках стула. Надо было сесть на стул, отклонившись назад оторвать передние ножки стула от пола и стараться просидеть как можно дольше на задних ножках, не касаясь пола ногами. Это занятие настолько увлекло всех, что вошедший в комнату посторонний человек останавливался в дверях, изумлённый странной картиной: все обитатели комнаты молча сидели на задних ножках стульев посреди помещения и сосредоточенно дрыгали в воздухе ногами, стараясь сохранить равновесие. Рекордсменом был Александр Фомин. Он просидел на задних ножках стула 6 минут 23 секунды. Если читатель хочет понять, много это или мало, пусть сам попробует посидеть на двух ножках. Что касается меня, то мне не удавалось продержаться и тридцати секунд. Позорный результат.
