Природа сенсаций - [6]
И с этими словами гость взял чашку, налил в нее квасу, поднес ко рту и уж совсем было глотнул, как вдруг взял и брызнул на хозяина — на манер, знаете, тот, каким смачивают белье во время глаженья. То есть гость окутал голову и плечи хозяина квасным облаком.
Тут штора, заметив происходящее, бросилась в комнату и накрыла наконец собеседников.
СВАДЬБА
Она звала его, сидя на подоконнике.
Она звала его так:
— Милый! Милый!..
Он вспоминал: дачи, дома, метафизику мест. Он рассматривал возможные цветы на подоконниках: герань?
Он никак не мог воплотиться.
Она проводила дни в стирке, в очистке полов, ковров, паласов.
Его видели: он метался по городу.
О нем говорили знакомые:
— Ищет деньги.
— Деньги? — отвечал он сам вопросом на прямой вопрос. — Что они мне?
«А так? Разве я недостоин ее?» — записал он однажды ночью на целом чистом, новом листе. Он проснулся, нашарил кнопку, включил лампу. Нанесенные на бумагу слова снизились, стали более плоскими.
Она вдруг застеснялась своего тела: «Плохо, медленно ходит во мне кровь».
Утром, встав, запрокидывала подбородок, золотые волосы сыпались по спине. Так тянула мышцы, усиливала сухожилия. Достичь желала дивной осанки.
Они опознали друг друга в армянском кафе на бульваре. В этом помещении было пусто, один бармен наблюдал их. Он думал: «Как звезда с звездою…»
Первая их ночь случилась в холодной квартире ее отца, в Ясеневе. За ней последовали другие.
Однажды она спросила:
— Зачем ты унижаешь меня? Ведь тебе со мной жить.
— Что ты?
— Кончай в меня!
Быстрыми черными глазами он посмотрел на нее. Да!
Теперь она привыкла и не стеснялась его: легко называла грубыми именами части тела, употребляла глаголы «поссать», «посрать». В этом чудился ему тревожный шарм.
Он наоборот, стал молчаливей, как-то засушил свою речь. «Да. Нет. Безусловно» — вот и все. Зачастил в церковь. А был крещен бабкой в одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.
В церкви свечи колебались.
Исповедовал его отец Максим.
— Грешен в прелюбодеянии…
— Ныне отпущаеши!
Причастился. Церковное вино, показалось, хмелило.
— В церкви нет свободы, — сказала она.
— А зачем она мне?
— Ромочка, ты что?!
— Будем петь, веселиться? — спросил он.
— Что ты так грустишь?
Он не любил, когда допытывались о внутреннем. Лезли, считал, в мозг и в душу зря. Потому молчал.
И вот, настала пора молодой зрелости. Окончен институт. Ей двадцать пять, ему под тридцать. Русское общество пристукнуто, убито. Многие мечтают эмигрировать.
Он слышит: «Надо культурно строить свою жизнь!» — и не понимает, о чем идет речь. Он силится заглянуть в будущее. Дело опасное: ведь неизвестно, сколько проживешь. Он начинает щупать: через пять лет, через десять. Пятнадцать, двадцать. Все видит себя. Резко пробует: пятьдесят. И различает: да, старичок такой, идет по вертолетному полю. Он, что ли, вдовец? Нет, и она тут. Тогда возвращается в текущую реальность.
Он успокоен.
Некоторое еще самонаблюдение, и он говорит:
— Раз так, соединимся.
Она рада выйти из подобия анабиоза, куда погрузилась, чтоб дождаться его решения. «Ведь мне было важно не давить. Не сломать его, — припоминает она. — Он сошел в мою жизнь легко, как созревший плод. Я только вначале тихонько звала с подоконника».
На свадьбе гости кричали много, но смысла криков было не разобрать, словно крик шел на ином языке.
Отцы вели смачный разговор: дача, дом на опушке, силуэт печной трубы.
— Маринка! — вдруг сказал он, стискивая ее бедро. — Проснусь завтра, глядь в зеркало, а там другой человек.
— Другой, — подтвердила. — Будет другой теперь. Теперь мой.
МУХА, ОБЛЕТЕВШАЯ ВОКРУГ ЛУНЫ
Если кому-то это может быть интересно, то похож я, вероятней всего, на штангиста. Только, конечно, не телосложением — уж чего нет, того нет, — а ситуацией, в которой нахожусь.
Представить себе нужно вот что: идут некие соревнования, по странным правилам. Число попыток очень велико, непомерно, но не бесконечно. И вот, я выхожу на помост, в трико и крепких башмаках. У чаши на высокой ноге купаю кисти рук в тальке.
Зал, как ему и положено, видится в темноватом мареве. А штанга освещена ярко. Только еще до первого подхода я знаю — она слишком тяжела для меня, и мне ее никогда не поднять.
Я слегка кланяюсь залу. Может быть, даже взмахиваю рукой.
Гриф штанги рубчатый, жесткий и похож на напильник. Кой-какие мускулы вздуваются у плеч, на ногах… Никому, кроме меня, неизвестно, что мышц-то нет, одна вата. И я думаю не о штанге, а о позоре дальнейших попыток.
Все действительно повторяется много раз.
И зал, я чувствую, не обращает на меня внимания — за что и спасибо людям, в нем сидящим.
Между подходами, во время, предназначенное для отдыха, — а я и не устаю — в коридорчиках, в переходах с короткими лестницами, в слабо освещенных залах со шведскими стенками и балетными станками у стен, переступая через низкие скамьи и огибая ряды шкафов в раздевалках, я думаю о том, что сражаюсь не в своей весовой категории. Иногда о том, что попытка дороже результата; верней, она и есть результат. После таких раздумий, то есть поизобретав философию для себя, я и вправду пытаюсь оторвать железку от помоста. Успеха нет, мысль не помогает подъему тяжестей.
В сборник рассказов «Синагога и улица» Хаима Граде, одного из крупнейших прозаиков XX века, писавших на идише, входят четыре произведения о жизни еврейской общины Вильнюса в период между мировыми войнами. Рассказ «Деды и внуки» повествует о том, как Тора и ее изучение связывали разные поколения евреев и как под действием убыстряющегося времени эта связь постепенно истончалась. «Двор Лейбы-Лейзера» — рассказ о столкновении и борьбе в соседских, родственных и религиозных взаимоотношениях людей различных взглядов на Тору — как на запрет и как на благословение.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.
Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.
Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.