Природа сенсаций - [20]

Шрифт
Интервал


И еще раз подумал Досталь, что мог бы вернуться домой, что поел бы в кафе, когда уже позвонил у коричневой, дерматином обитой двери и услышал шаги и тот тихий скрежет, с которым вползает в свой железный дом косой язычок английского замка.

СЛЕПЫЕ БЕЛЬМА КУСТО

Что-то вылезло, выперло из двери: в верхней половине створки проступило анфас человеческое лицо. Колычев пригляделся, подумал. Пошарил по книгам, справился со словарями — точно. Жак-Ив Кусто. «Аграрии», — мелькнуло в голове.


Хотя чушь, конечно. Какие аграрии? Откуда бы? И почему Кусто? Устало сел за стол, щекой оперся на клавиатуру компьютера. Нет, невозможно так.


Позвал Линева.


— Видишь, Виталий?


Тот ответил:


— Конечно.


— Ну и?


— А как так получилось-то?


Пришла Виргиния. Тот же эффект. Видеть — видели все, объяснить не мог никто.


— Ладно, одиннадцать, пора расходиться, — объявил Колычев.


Он вышел из штаба в сырость Тверской. Гудели, волной скатываясь вниз, к Охотному ряду, машины. Асфальт блестел.


Подземным переходом Колычев пробрался на ту сторону, зашагал по Камергерскому.


Когда и ночь перед тобой, и молодость — они кажутся богатством. Трать как хочешь — разве не счастье?


А сейчас, в сорок лет, казалось, что — нет. Повезло, конечно. Впервые в жизни Олегу Колычеву удалось ухватить рукой завязки денежного мешка. Цепь совпадений и приглашений — и вот он, второсортный кинокритик, неожиданно для себя возглавил предвыборный штаб Полумерова. Полумеров, молодой либерал, низринутый из правительства год или два назад, считался центром правых сил. Впрочем, правота, левота — это все условно в Тюрбании.


А вот что безусловно — огромная страна, образовавшаяся на обломках империи, была по преимуществу аграрной. Соответственно, всюду заправляли аграрии — самые страшные и в то же время удивительно глупые люди.


Колычев остановился закурить.


— Эй, мужчина, — окликнули его с противоположного тротуара.


Две девчонки. «Совсем подростки», — отметил Колычев и вспомнил нашумевшую картину Fucking Shit, которую рецензировал еще так недавно. Сделана она была здесь, в Тюрбании, на студии «Тюрфильм» — а чуждое название было данью уже уходящей моде на все английское. Фильм рассказывал о подростковых комплексах: на протяжении сорока минут две девчонки — вроде тех, что приближались сейчас к Колычеву по мокрому асфальту, — обсуждали возможность жестокого налета, со стрельбой и взрывами, на инкассаторскую машину. Минут за пятнадцать до конца фильма выяснялось, что налет уже совершен. В кадре были дымящиеся куски взорванных тел, вскрытый, как консервная банка, джип-броневик. Девчонки между тем ходили в школу, отвечали на уроках, получали пятерки. Финальный кадр был такой: панорама внутренностей платяного шкафа. Среди трусиков и носовых платков лежали плотные пачки долларов. Доллары, доллары, доллары.


Какое-то наваждение были эти доллары. Вот и теперь, в предвыборном штабе, почти все разговоры рано или поздно сворачивали именно к ним. Что же, представителей московской богемы, которых Полумеров привлек к обустройству своих выборов, можно было понять. Для них наступил тот день, который кормит год: то, что они заработают сейчас, они будут проживать долгие годы, когда пройдут выборы и они опять станут никому не нужны.


— Мужчина, сигареткой не угостите? — услышал Колычев от подошедших наконец девиц.


Критик-штабист пожал плечами:


— Банально начинаете.


— Это мы чтоб не спугнуть, — ответила девчонка.


— Ну, уже лучше, — машинально произнес Колычев.


Сейчас, в дрянном и желтом свете фонаря он кое-как разглядел подружек. Они были на первый взгляд похожи: в башмаках на толстой подошве, мешковатых куртках и волочащихся по земле клешах. Лица, впрочем, являли приятный контраст типажей: невинная блондинка и порочная брюнетка.


— Откуда вы, прекрасные дитяти? — спросил Колычев, протягивая девицам сигаретную пачку.


— Он еще и пошляк, — заметила брюнетка.


— Это от застенчивости, — предположила блондинка.


Колычев сообразил, что, вероятно, они не так уж и молоды, эти искательницы уличных приключений.


— Знаете что, — неожиданно для себя самого вымолвил критик, — может, посидим где-нибудь?


— Где? — живо откликнулась брюнетка.


— А вот, — показал Колычев на сверкавшую неподалеку витрину небольшого бара.


— Да ну, — протянула блондинка, — тут одни пидорасы собираются.


— Ну, в «Место причала» пошли, — предложил Колычев.


— Вы ее не слушайте, — сказала брюнетка. — Нам вообще-то все равно куда.


Через десять минут они сидели в низком, прокуренном подвале с полукруглыми сводами, где плавал лазерный свет и пришептывала в углу музыкальная установка: умц-бумц, умц-ц-бимц-кэмц.


— Ну, — проговорил Колычев, когда резвый официант в неопрятном переднике выставил на стол полдюжины «Очаковского» и блюдце с чипсами, — вы кто ж такие будете?


Тут же с отвращением он подумал, что взял фальшивую ноту: эдакий папашка-педофил.


Но девиц этот интонационный faux pas не смутил.


— Да мы никто, — сказала блондинка, — вы лучше про себя расскажите.


— Вы человек, видно, зрелый, опытный, — подтвердила брюнетка.


— Ну и что? — машинально произнес Колычев.


— Как? Интересно же.


— Ну ладно, — согласился критик. — Выпьем сначала чуть-чуть. Для знакомства. Меня Олег зовут.


Рекомендуем почитать
Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Возмездие. Рождественский бал

Главный герой романов Иорама Чадунели — опытный следователь. В романе «Возмездие» он распутывает дело об убийстве талантливого ученого, который занимался поисками средства для лечения рака. Автор показывает преступный мир дельцов, лжеученых, готовых на все ради собственной выгоды и славы. Персонажи «Рождественского бала» — обитатели «бриллиантового дна» одного города — махинаторы, взяточники и их высокие покровители.


Дни мира

Продолжение романа «Девушки и единорог», две девушки из пяти — Гризельда и Элен — и их сыновья переживают переломные моменты истории человеческой цивилизации который предшествует Первой мировой войне. Героев романа захватывает вихрь событий, переносящий их из Парижа в Пекин, затем в пустыню Гоби, в Россию, в Бангкок, в небольшой курортный городок Трувиль… Дети двадцатого века, они остаются воинами и художниками, стремящимися реализовать свое предназначение несмотря ни на что…


Человек, проходивший сквозь стены

Марсель Эме — французский писатель старшего поколения (род. в 1902 г.) — пользуется широкой известностью как автор романов, пьес, новелл. Советские читатели до сих пор знали Марселя Эме преимущественно как романиста и драматурга. В настоящей книге представлены лучшие образцы его новеллистического творчества.


Счастье играет в прятки: куда повернется скрипучий флюгер

Для 14-летней Марины, растущей без матери, ее друзья — это часть семьи, часть жизни. Без них и праздник не в радость, а с ними — и любые неприятности не так уж неприятны, а больше похожи на приключения. Они неразлучны, и в школе, и после уроков. И вот у Марины появляется новый знакомый — или это первая любовь? Но компания его решительно отвергает: лучшая подруга ревнует, мальчишки обижаются — как же быть? И что скажет папа?


«... И места, в которых мы бывали»

Книга воспоминаний геолога Л. Г. Прожогина рассказывает о полной романтики и приключений работе геологов-поисковиков в сибирской тайге.


Мандустра

Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Видоискательница

Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.