Природа. Дети - [32]

Я говорил о запахах ночи в лесу. А в лугах по утрам воздух «пахнет горьковатой ивовой корой, травянистой свежестью, осокой». В сумерках воздух «делается прозрачным, как ключевая вода»; утром он «густ, прохладен и целителен» (стр. 243).

Пристальность, внимание к каждому оттенку запаха, состоянию воздуха, еле слышному звуку не мешает художнику воспринимать картину в целом. Деталям лугового пейзажа предшествует общая характеристика:

«В сумерки луга похожи на море. Как в море, садится солнце в травы и маяками горят сигнальные огни на берегу Оки. Так же как в море, над лугами дуют свежие ветры, и высокое небо опрокинулось бледной зеленеющей чашей (стр. 242).

Обыкновенная земля. Все так скромно — «листва осокорей едва трепещет», еле слышные звуки, тончайшие запахи.

Но — луга, как море.

Но — «Мещорские леса величественны, как кафедральные соборы».

Так оказывается, что тончайшее, чуть зримое, чуть слышное — это детали в изображении великолепного, могучего края, если видеть не только крупный, но и общий план. Переходы от общего плана к крупному и от крупного к общему выполнены мастерски.

Вечером над лугами разгорается багровое зарево. Нет, это не пожар — «[...] луна подымается в настороженной тишине. Она появляется, как владетель этих темных вод, столетних ив, таинственных длинных ночей» (стр. 244). Торжественно, как сравнение лесов с кафедральным собором! (Вспомним, кстати, величественный восход луны над пустыней Кара-Бугаза.)

А вот гроза: «Пыль, розовая от блеска молний, неслась по земле. Леса шумели так, будто океаны прорвали плотины и затапливают Мещору. Гром встряхивал землю» (стр. 255).

Некоторые изображения общего плана в «Мещорской стороне» грандиозны, как в «Колхиде». Однако и тень мысли об экзотичности здесь не возникает. Это определяется всем строем вещи и, в частности, тем, что величественность общих планов притушена деталями крупного плана — за соседним кустом кричит коростель, шатры черных ив нависают над головой. Правда, и здесь «то с пушечным гулом ударит пудовая рыба[30], то оглушительно выстрелит в костре ивовый прут». Но самое несоответствие определений определяемому — пушечный гул всего лишь удара рыбы о воду, оглушительный выстрел всего лишь ивового прута в костре — заставляет почувствовать не шум ночи, а ее тишину, такую полную, что скромный звук кажется оглушительным. Это звук — крупным планом. А фоном пушечного гула рыбы и выстрела прута в костре даны звуки общего плана — где-то далеко сторож отбивает на сельской колокольне часы, изредка «на Оке закричит заспанным голосом буксирный пароход».

«Мещорская сторона» — повесть прежде всего пейзажная: описание края, как его видит, слышит, осязает, обоняет автор. Приоритет пейзажа в повести подчеркнут и названиями нескольких глав — я их выше приводил. Подчеркнут и тем, что рассказы о людях выделены в главы-интермедии. Одна названа «Небольшое отступление от темы», другая — «Старики».

Первая — очень смешной рассказ о рыболове, приехавшем из Москвы, высоком старике с длинными серебряными зубами. Его преследовали неудачи.

«Всю ночь старик дремал у костра стоя, как лошадь: сесть на сырую землю он боялся. На рассвете я зажарил яичницу с салом. Сонный старик хотел перешагнуть через костер, чтобы достать хлеб из сумки, споткнулся и наступил огромной ступней на яичницу.

Он выдернул ногу, вымазанную желтком, тряхнул ею в воздухе и ударил по кувшину с молоком. Кувшин треснул и рассыпался на мелкие части [...]. Всем известно, что раз рыболову не везет, то рано или поздно с ним случится такая хорошая неудача, что о ней будут рассказывать по деревне не меньше десяти лет. Наконец такая неудача случилась».

Утром старик вытащил пудовую щуку, восхитился ее красотой и, надев пенсне, «нагнулся над щукой и начал ее рассматривать с таким восторгом, с каким знатоки любуются редкой картиной в музее [...]. Щука примерилась, мигнула глазом и со всего размаху ударила старика хвостом по щеке. Над сонной водой раздался оглушительный треск оплеухи. Пенсне полетело в реку. Щука подскочила и тяжело шлепнулась в воду.

— Увы! — крикнул старик, но было уже поздно» (стр. 246— 247).

Главный герой главы «Старики» — Степан, по прозвищу «Борода на жердях». Это жанровая зарисовка, очень колоритная; пересказывать ее так же бесполезно, как пересказывать колорит картины.

Последняя глава — «Родина талантов» — посвящена селу Солотча. Из этих рязанских мест Мещоры вышли знаменитый гравер Пожалостин, художники Архипов и Малявин, скульптор Голубкина, поэт Есенин.

Прибавим, что тут, в Солотче, писали свои книги, дружили, ловили рыбу писатели Константин Паустовский, Рувим Фраерман, Аркадий Гайдар.

Мне кажется уместным закончить эти заметки о «Мещорской стороне» цитатой из очерка Паустовского «Рувим Фраерман». Тут мы находим обобщенное изображение Мещорского края, своего рода мотивировку преданной любви к нему Паустовского и его друзей-писателей, создавших в Солотче многие свои книги:

«Фраерман — человек, склонный к скитальчеству, исходивший пешком и изъездивший почти всю Россию, нашел, наконец, свою настоящую родину — Мещорский край, лесной прекрасный край к северу от Рязани.