Природа. Дети - [28]

Важно указание, что «[...] нельзя изучать связь синтагм только по их смежности. Объединяясь в более крупные единства, в синтагмы, высшего порядка (подчеркнуто мною.— А. И.), как выражался Л. В. Щерба[28], они уже в этом новом качестве сопоставляются и сливаются с однотипными же синтаксическими единствами» (стр. 253). На этом основании В. В. Виноградов в членении отрывка из повести В. Пановой «Ясный берег» разделяет синтагмы одной или двумя чертами, в зависимости от их уровня. Это тоже как будто оправдывает мой способ членения на малые и большие колоны (напомню, что колоны «на деле», как писал Б. Томашевский, неотличимы от синтагм).

Повторяю еще раз свою существенную оговорку: я анализирую не ритм прозаического произведения в целом или значительной его части, а лишь отчетливо и, очевидно, сознательно ритмизованное автором описание, входящее в главу «Кара-Даг».

1. «Зеленоватый сумрачный воздух, /наполненный солнечным дымом/ и желтыми отсветами скал, /струился над нами//. Безмолвие каменного хаоса /скрывало смертельные опасности обвалов//. От каждого резкого звука мы вздрагивали /и смотрели вверх,/ где небольшая туча стояла, /уткнувшись влажным лбом в глыбы гранита.//

2. В сотый раз я пожалел, /что не родился художником.// Как заманчиво было бы /передать в красках/ эту геологическую поэму.// В тысячный раз я почувствовал /вялость человеческой речи. //Не было ни слов, /ни сравнений, /чтобы описать могущество кратеров, //дыхание моря, /влитого в их пропасти, //крики орлов // и тысячи чудесных ласковых вещей// — всплесков воды, //прозрачных струй, //солнечных зайчиков // и нежнейших водорослей // и медуз, // сообщавших величавому пейзажу оттенок простоты и безопасности.//

3. Не было слов, /чтобы передать изгибы бухт,// затененные углы, //гроты, //выстланные черным блеском / и свежей подводной травой, // темную прозрачность волн, / качавших далеко внизу / спины серебряных паламид, // и, наконец, луну, / видную снизу даже днем / и похожую на клубок розового пара, / замерзшего в холоде недосягаемых высот.//

4. Все это надо было зарисовать / и перенести на сотни полотен. // Но как не было слов, / так, верно, не было и красок, чтобы передать торжественность и прелесть этих мест.//

5. Как передать на полотне / отражение, / имеющее глубину и объем, / но вместе с тем не содержащее ничего, / кроме непрерывной игры световых и красочных частиц!//

6. Как изобразить / амфитеатры черных гор, / замыкающих полукругом неподвижный розовый день!//

7. Здесь нужно было соединение / всех человеческих усилий,// содружество талантов, // все средства красок, / света, / слов / и звуков. // Да, /звуков, // потому что тишина этого вулканического цирка / была совсем не беззвучна. // Сквозь нее сочилось едва заметное звучание,/ должно быть похожее на то жужжание планет в мировом пространстве,/ о котором писали эллины»// (стр. 154—155).

Посмотрим с различных точек зрения, как построено описание.

В целом его характер романтичный, взволнованно-экспрессивный.

Ритмическая организация — способ не только повышенной выразительности, но и конденсации художественного текста. Описание очень сжато.

На семантическом уровне — в семи абзацах передано множество конкретных примет пейзажа и вызванных пейзажем переживаний.

Конкретные приметы пейзажа:

В первом абзаце — свет воздуха, безмолвие, опасность обвалов, туча, то есть четыре объекта изображения;

Во втором абзаце восемь объектов изображения: могущество кратеров, дыхание моря, крики орлов, всплески воды, струи, солнечные зайчики, водоросли, медузы;

в третьем абзаце объектов изображения шесть: затененные углы, гроты, подводная трава, прозрачность волн, спины паламид, луна;

в четвертом абзаце сожаление, что не только словами, но и красками не передать торжественность и прелесть этих мест;

в пятом абзаце игра световых и красочных частиц;

в шестом — амфитеатры гор, замыкающих неподвижный день.

Таким образом, в пяти абзацах дано двадцать примет пейзажа.

А два абзаца — четвертый и седьмой — не содержат конкретных деталей.

Впечатления и чувства, возбужденные у рассказчика пейзажем:

В первом абзаце — «от каждого резкого звука мы вздрагивали»;

во втором — сожаление, что рассказчик не родился художником; сожаление о вялости человеческой речи;

в четвертом абзаце сожаление, что не только словами, по и красками не передать «торжественность и прелесть этих мест».

Пятый и шестой абзацы — объяснение невозможности передать пейзаж на полотне. Так, выраженное прежде (во втором абзаце) сожаление рассказчика, что он не родился художником, оказывается риторической фигурой.

Первая фраза заключительного, седьмого, абзаца сводит воедино, синтезирует все сказанное; но последнее слово фразы — «звуков» — подхватывается началом следующей фразы — «Да, звуков [...]». Подхват последнего слова фразы в начале следующей — существенный элемент ритма этого абзаца. Заканчивается ритмический текст описанием тишины, совсем не беззвучной; весь пейзаж патетически приподнимается сравнением едва заметного звучания с жужжанием планет в мировом пространстве.

На уровне синтаксическом: