Природа. Дети - [10]

7

Зорким и трезвым наблюдателем, аналитиком Пришвин остается всегда. Но ощущение ритмических связей всего, что есть в природе — людей, животных, растений, рек,— рождает поэтический синтез. Одним из высших его выражений стала «Кладовая солнца» (т. 5, стр. 7—47). Подзаголовок вещи обозначает ее жанровую гибридность: «сказка-быль».

От были здесь реальность фабулы, изображений природы; от сказки — ритм, поэтичность повествования и некоторые повороты сюжета.

Обоснование формы — как бы предвестие будущей вещи — находим в «Журавлиной родине»: «[...] ведь рассказ для детей, как я понимаю, должен быть так искусно написан, чтобы занимал и старых и малых, как и сказка; реальный рассказ для детей — это не «в некотором царстве, в некотором государстве, при царе Горохе», это — сказка, заключенная в категории пространства и времени» (т. 4, стр. 313).

К этому надо добавить отрывочную, но важную для нас запись в дневнике (24 мая 1945 года, время работы над сказкой-былью), она непосредственно относится к «Кладовой солнца»: «Сюжетный ритм в рассказе, или подсознательное распределение материала...»

Мне кажется интересным присмотреться к «Кладовой солнца» именно с такой, подсказанной автором, точки зрения — ритмического, как его определяет Пришвин, распределения материала в сказке-были. Это требует разбора вещи по главкам-эпизодам. Их в «Кладовой солнца» двенадцать, помечены они порядковыми номерами.

Время действия — послевоенный год. Место действия и «предлагаемые обстоятельства» обозначены совершенно точно в первом же абзаце: «В одном селе, возле Блудова болота, в районе города Переславль-Залесского, осиротели двое детей. Их мать умерла от болезни, отец погиб на Отечественной войне»[12]. Да, это не «в некотором царстве, в некотором государстве, при царе Горохе», но стилистическая и ритмическая калька именно с такого, традиционно-сказочного, зачина. Полемическая калька: предлагается реальный рассказ в точно указанных категориях времени и пространства и в то же время сохраняющий колорит сказки — не только в ритме, но и в характере драматургии: борьбе добрых сил природы со злыми. Победу одерживают силы добрые; это приводит к обычной для сказки счастливой развязке. «Кладовая солнца» — одна из немногих вещей Пришвина, где наряду с дружественными человеку, полезными или безвредными для него силами природы показаны и опасные или враждебные. Дружественна человеку собака Травка, третий герой сказки. Ее психологическая характеристика воспринимается как поэтический и естественнический синтез всего, что Пришвин писал о собаках — существах, во всей фауне, вероятно, самых дорогих его душе.

Главный враг человека в животном мире — волк. Но недругами оказываются и вороны и сороки. Опасными могут стать болото, ветер.

Первый эпизод — характеристика Насти и Митраши, условий их жизни. «В этом селе мы, хотя и приезжие люди, знали хорошо жизнь каждого дома. И теперь можем сказать: не было ни одного дома, где бы жили и работали так дружно, как жили наши любимцы [...]. Очень хорошо, что Настя постарше брата на два года, а то бы он непременно зазнался и в дружбе у них не было бы, как теперь, прекрасного равенства».

Эпизод второй — сборы детей перед походом на болото за весенней клюквой, перележавшей зиму под снегом и потому особенно вкусной. Митраша берет с собой отцовскую двустволку и компас — отец научил с ним обращаться.

Третий эпизод начинается описанием Блудова болота. Предрассветный час характеризуется звуками: «[...] борина Звонкая наполнялась птичьими песнями, воем, стоном и криком зверьков. Не все они были тут, на борине, но с болота, сырого, глухого, все звуки собирались сюда [...]. Но бедные птички и зверушки, как мучились все они, стараясь выговорить какое-то общее всем, единое прекрасное слово! И даже дети, такие простые, как Настя и Митраша, понимали их усилие. Им всем хотелось сказать одно только какое-то слово прекрасное [...]. Мы, охотники, давно, с детства своего, и различаем, и радуемся, и хорошо понимаем, над каким словом все они трудятся и не могут сказать. Вот почему мы, когда придем в лес ранней весной на рассвете и услышим, так и скажем им, как людям, это слово:

— Здравствуйте!

И как будто они тогда тоже обрадуются, как будто они тогда тоже подхватят чудесное слово, слетевшее с языка человеческого.

И закрякают в ответ, и зачуфыркают, и зашварк,ают, и затэтэкают, стараясь всеми голосами своими ответить нам».

Та простота языка, о которой Пришвин писал, что достигнуть ее совсем не просто, в «Кладовой солнца» достигнута победно. И в то же время она как бы расцвечена звукоподражательными глаголами и прямыми звукоподражаниями («Чуф, ши»,— кричит тетерев, встречая солнце; «кар-кар-кекс»,— дает он сигнал к драке), усиливающими эмоциональность эпизода. Тут и крик зайца, и уханье выпи, но все покрывает «особый, торжественный крик журавлей, встречающих солнце».

Так в борине. А в болоте еще не начиналось торжество встречи солнца.. «Только слышался тут тягостный, щемящий и нерадостный вой». Это волк, Серый помещик. Все волки тут убиты, «но Серого убить невозможно», говорит Митраша со слов отца. Тягостный вой — предвестие несчастья? Или предупреждение об опасности?