Принуждение к миру - [49]

Мысли зажавшихся в зад салона вертолета троих «альпинистов», в отличие от пилота, были далеки от оптимизма. Эти знали точно, что им придется иметь дело с русскими, а именно с ФСБ, которая, по сути, ничем не отличалась от былого кошмарного КГБ, о котором им много чего страшного рассказывал Учитель. Они уже заранее видели себя сидящими в пыточных креслах, с запястьями и щиколотками, закованными в кандалы, по которым троглодиты-русские пускают высоковольтные разряды тока. Еще им виделись раскаленные шампуры, терзающие тело, и острые иглы, вонзаемые под ногти. О-о-о!.. Учитель прямо говорил, что нет на свете людей более жестоких, чем эти русские.

Вот он, сидит перед ними, один из этих свирепых варваров. Лицо сплошь измазано уже засохшей кровью. Взгляд предельно жесткий и пронизывающий… Такой перехватит горло ножом, не моргнув и глазом! У-у-у, зверюга! Ведь это он командовал горсткой салаг-срочников, которая сумела одолеть хорошо подготовленных вояк. Это он уничтожил посланных на его поимку четверых высококлассных рэйнджеров, сумев организовать сход снежной лавины. Как же им сейчас не хватает мудрых наставлений и указаний Учителя!

А вот уже и территория полигона… Вон он, тот ангар, из которого они раздобыли части торпеды по приказу своего Учителя. Вон, со всех сторон к тому месту, куда начал садиться вертолет, сбегаются эти страшные русские, и все с оружием. Велики боги, что теперь с ними будет?..

Словно прочитав их мысли, Лавров внимательно окинул взглядом своих пленников и по-английски предупредил:

– Попрошу без глупостей! Что, «супермены», в штаны наделали? Не надо паники. И не вздумайте делать резких движений. Автомат изготовлен к бою, и если даже кто-то уцелеет от выстрелов, машина в любом случае будет выведена из строя. Погибнем все вместе. Ясно?

Разумеется, его подневольным спутникам это было ясно. Но они с маниакальной убежденностью помнили ежесекундно и другое, внушенное им Учителем: они никогда, ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки злодеев-русских. Лучше стать жертвой каннибалов с Борнео, убеждал Учитель, нежели оказаться в русском плену.

В какой-то момент, подстегнутые животным ужасом, трое боевиков, переглянувшись меж собой, с отчаянным воем ринулись на ненавистного им человека, который вез их в плен, подобный аду, в чем они были абсолютно убеждены. В тот же миг, словно вбивая в уши гвозди, в тесноватой кабине вертолета раздался оглушительный треск автоматной очереди. Двое – боевик, сидевший справа, и Румпель – получив свою порцию свинца, тут же мешками повалились на пол. Третий успел рукой подбить ствол автомата, и Лавров, в горячке этой внезапной схватки не ослабивший нажим на спусковой крючок, в последнюю секунду понял, что остаток пуль ушел в потолок вертолета.

Словно поперхнувшись, двигатель несколько раз чихнул и заглох окончательно. Последнее, что помнил Лавров, был отчаянный, душераздирающий крик пилота и падение в кабине, пол и потолок которой внезапно поменялись местами…

…Майор спецназа Российской армии Андрей Лавров шел по дороге, которая была проложена по какой-то очень странной местности, совершенно ему незнакомой. С обеих ее сторон клубился вязкий туман. Сама дорога была посыпана необычным, белесым песком, на котором не оставалось его следов. Не чувствовалось и малейшего дуновения ветра. При этом с левой стороны дороги, где туман был более темный и скорее напоминал дым, веяло затхлым холодком, тогда как справа, где туман был легкий и светлый, исходило свежее, приятное тепло.

Сколько времени длился его путь, Андрей не помнил. Не знал он и того, куда именно сейчас направляется. Себя он ощущал как обычно. На нем была новенькая летняя форма – защитного цвета рубашка и брюки, ботинки, твердыми дощечками слегка давили на плечи еще не обмявшиеся майорские погоны, на голове была форменная, почему-то невесомая фуражка. Вся та данность, которую удерживала его память, ограничивалась немногим. Он знал, что он – это он. Понимал, что идет по дороге и что не идти по ней он не может. Еще твердо знал, что сворачивать со своего пути не должен ни в коем случае. Ему об этом вроде бы никто не говорил, но он об этом просто знал и помнил.

С какого-то момента туман по обеим сторонам дороги постепенно начал редеть, и Лавров наконец-то смог разглядеть то, что скрывалось за непроглядной пеленой. Сквозь чистую, полупрозрачную, молочно-белую дымку справа он увидел в некотором отдалении от себя дивный, цветущий сад. Еле ощутимый ветерок донес до него пьянящий аромат цветущих яблонь с примесью горьковатого запаха черемухи. А еще от сада веяло терпковатой сладостью роз и свежестью ландыша…

А вот слева… Сквозь грязновато-неопрятные клочья серого тумана виднелись, словно опаленные безжалостным огнем, груды черных камней и барханы черного песка, из которого лишь кое-где торчали обугленные сучья повалившихся, полузасыпанных песком деревьев. Оттуда доносился запах гари и тлена. А еще – это Андрей ощутил, пройдя по дороге дальше, может быть, шагов сто (или тысячу, сто тысяч, миллион?) – из сада доносилась приятная, тихая музыка. Ее чарующие звуки будили в душе неописуемый восторг, отчего у него перехватывало дыхание и замирало сердце.