Принцип Д`Аламбера - [40]

Я беру со стола сине-белую фарфоровую чашку, которая кажется мне сделанной в Китае. Я роняю ее на пол (мраморный), где она с громким звяканьем разлетается вдребезги. Аутентичность этих событий, живость ощущений, которые они вызывают, почти безупречны, хотя и являются артефактом моего разума. Я не могу вспомнить, что видел в прошлом эти предметы точно в таком же сочетании и в точно таких же обстоятельствах в том мире, откуда я пришел. Но несмотря на это, я чувствую, что уже все это делал, что то, что кажется мне чувственным опытом, в действительности — синтез воспоминаний. Однако меня удивляет, что моя память может быть столь точной и столь безупречно детализированной. Действительно ли в моей памяти хранится точное изображение чашки из китайского фарфора во всем ее совершенстве? Я внимательно рассматриваю один из осколков с тщательно выписанными кистью линиями синего кобальта: ландшафт с мостом в восточном стиле, забавная фигурка крестьянина, сгорбившегося под тяжестью вязанки дров на спине. Неужели все хранилось в моей памяти, хотя я даже не подозревал об этом? И возможно ли воображать все в таких подробностях?

Я решаю продолжить свое исследование. Выхожу из комнаты, нахожу библиотеку, где открываю стеклянную дверцу книжного шкафа и достаю с полки первый попавшийся том. Малоизвестный римский автор (Элиан, «Природа животных»). Я никогда не читал эту книгу и даже не слышал о ней. Я листаю книгу, и мне кажется, что ее текст существовал до того, как я взял в руки этот увесистый фолиант. Этот факт представляется мне парадоксальным и озадачивает меня. Я читаю, пытаясь поверить в существование Элиана; стараюсь вообразить, что это его слова, слова реального человека (я не помню, чтобы мне приходилось когда-либо слышать это имя. Как мне удалось так быстро изобрести самого автора и его книгу?). Я нахожу, что это невыполнимая задача. Книга — не более чем еще один сон. Я ставлю ее на место и закрываю шкаф.

Для того чтобы запереть дверцу, потребуется маленький ключик. Мне приходит в голову, что надо его поискать. В ящике большого бюро лежат какие-то письма (умственное любопытство заставляет меня читать их, хотя в них нет ничего, достойного внимания). Там же я обнаруживаю пару очков, которые не улучшают моего зрения, а значит, принадлежат кому-то другому. Решаю продолжить обход большого дома.

Дверь в одну из комнат верхнего этажа заперта. Я стучу в нее. Пожилой господин открывает дверь и приглашает меня войти. Он пододвигает кожаное кресло к теплу камина. Я делаю то же самое со вторым креслом, и мы молча сидим у огня, наблюдая пляску языков пламени на поленьях. Наконец я решаюсь нарушить молчание:

— Скажите мне, сэр, как вы можете доказать мне свое существование? Вы кажетесь мне вполне реальным, но тем не менее я знаю, что этого не может быть.

Господин улыбнулся и заговорил:

— Вы уверены, что впечатление от ваших слов о моей нереальности не есть еще одна иллюзия?

Я признаю свой промах. Может быть, говорю я, стоит вести себя так, словно этот мир все же реален.

— Это, — ответил мне господин, — было бы грубой ошибкой, которая, без сомнения, приведет вас к философским затруднениям.

Я попросил господина разъяснить его точку зрения, но он сделал вид, что его гораздо больше интересует жар пламени, отбрасывавшего красные блики на его лицо.

— Скажите, те очки, которые я нашел в ящике бюро на первом этаже, принадлежат вам?

Он ответил, что не знает ни о каких очках.

— Если хотите, я могу принести их и показать вам. Он ответил, что это лишнее, что очки существуют только в моем — а не в его — субъективном опыте. Чтобы опровергнуть его слова, я торопливо спустился в библиотеку, где оставил очки, взял их, положил в карман и принес наверх, чтобы показать ему. Он не проявил к очкам никакого интереса, но лишь продолжал настаивать, что очки принадлежат моему, а не его субъективному опыту. Я попросил его подержать очки, и он сделал это, и я спросил, ощущает ли он их вес.

— Мое очевидное ощущение их веса принадлежит вашей реальности, а не моей, — сказал он.

Все это окончательно запутало меня. Я снова сел в кожаное кресло и на некоторое время погрузился в молчание. Потом я спросил своего собеседника:

— Мне хотелось бы больше узнать о вашем субъективном опыте.

— Этот опыт непостижим для вашего понимания. В моих силах лишь рассказать вам о моих ощущениях, чтобы они стали частью ваших.

— Вы живете здесь, на этой планете?

— Конечно. Эта планета называется Земля, и здесь живут все. Замок — моя собственность, так же как и пять тысяч акров самой плодородной в Шотландии земли. Я богатый и могущественный человек.

— И тем не менее вы существуете только в моем сознании.

— Это воистину так. Правда, вы должны допустить, что сами существуете только в моем сознании.

Я встал, собираясь уйти.

— Это планета парадоксов, — сказал я. — Ничто не существует, но прочность и постоянство этого ничто не подлежит сомнению. Я оставил очки в ящике бюро, вернулся за ними, и они оказались там, где я их оставил. Как такое могло бы случиться, если бы они были нереальны?

— Ваша философия приводит лишь к путанице, мой дорогой друг. Что говорит вам по этому поводу ваша интуиция?