Принцессы Романовы: царские племянницы - [14]

Из ответа Анны видно, какое облегчение и радость она испытала, дождавшись весточки от государыни. В ответ Анна пишет (письмо от 4 июля, мы его уже цитировали): «Государыня моя тетушка, матушка царица Екатерина Алексеевна, здравствуй, государыня моя, на многие лета вкупе с государем нашим батюшком, дядюшком и с государынями нашими сестрицами.

Благодарствую, матушка моя, за милость Вашу, што пожаловала исволила вспомнить меня. Не знаю, матушка моя, как мне благодарить за высокую Вашу миласть; как я обрадовалась, Бог Вас, свет мой, самое так порадует. Ей, ей, дарагая моя тетушка! Я на свете ничему так не радовалась, как нынче радуюсь о милости Вашей к себе, и прошу, матушка мая, впреть меня содержать в своей неотменной милости: ей, ей, у меня кроме тебя, свет мой, нет никакой надежды! И вручаю я себя в миласть тваю материнскую, и надеюсь, радость моя тетушка, што не оставишь меня в своей миласти и до маей смерти».

Бесконечная преамбула! Анна словно бы все кланяется, кланяется, никак не может голову поднять и начать говорить по делу. Но, наконец, собралась с духом и рассказала про все безобразия своего дяди Василия Федоровича, и как ей самой «противности делал», и как над женой измывался. Потом в тех же страстных тонах начала писать про Бестужева, которым «всем довольна» и который «в моих здешних делах очень харашо поступает». Но скоро опять возвращается к дядюшке. Салтыков, судя по письму, наговорил матери не только про Анну, но и про сестру ее Екатерину.

Вот как она пишет: «При сем прашу, матушка моя, как у самаво Бога – у вас, дарагая моя тетушка: покажи нада мною материнскую власть: попроси, свет мой, милости у дарагова государя нашева, батюшка-дядюшка, обо мне, штоб показал милость: мое супружественнае дела ко окончанию привесть, дабы я болше в сокрушении и терпении от моих злодеев, ссораю кматушке не была. Истенна, матушка моя, донашу: неснозна, как нами ругаютца! Если бы я таперь была при матушки, чаю была бы чуть жива от их смуток: я думаю, и сестрица от них, чаю, сокрушилась. Не оставь, мой свет, сие в своей милости».

Читать эти строки смешно и странно. Понятие «грамматика» забыто – как говорим, так и пишем. Длинное это письмо можно растащить на цитаты, и каждая из них показывала бы Анну со смешной и невыгодной стороны. Но не будем забывать, что знатнейшее дворянство в России было малограмотно, со временем некоторые из них вообще забыли родной язык и изъяснялись исключительно по-французски. Собственноручное письмо Анны полно бедой, неуверенностью, обидой. «Вам, матушка мая, извесна, што у меня ничего нет, краме што с воли вашей выписаны штофы; а ежели к чему случай позавет, и я не имею нарочетых алмазов, ни кружев, ни полотен, ни платья нарочетава: и втом ко мне исволте учинить, матушка моя, по высокой своей миласти, из здешних пошленых денек, а деревенскими доходами насилу магу дом и стол свой в гот содержать. Так же определен по вашему указу, Бестужев сын ко мне обар-камарам-юнкаром; живет другой год без жалованья, и просит у меня жалованья, и вы, свет мой, как исволите?»

Так и видишь, сидит Анна, льет слезы и пишет свои каракули. А ведь ей двадцать пять лет, она немецкая герцогиня и дочь русского царя. А как царю привести в порядок «супружественные дела», если он 1 мая этого года вышел в море, а в Петербург вернулся только 20 августа?

В Курляндии меж тем разгорелись нешуточные страсти. Польша принимала в этих разногласиях самое активное участие. Герцог Фердинанд был бездетным. После его смерти Курляндию можно было бы вернуть под власть Польши и разбить ее на воеводства. А здесь вдруг совсем не к месту русская герцогиня Анна. А если она вступит в новый брак и родит наследника? Тогда Курляндия будет потеряна для Польши навсегда. Следующий разговор о браке возник только в 1723 году, но и он был безрезультатным.

На сейме 1719 года произошла серьезная схватка между двумя партиями с условными названиями «русской» и «польской». Первая настаивала на герцогском управлении в Курляндии под немецким влиянием и нынешним положением дел. Вторая партия вообще не хотела герцогства. Борьба эта была столь активной, что Анне было рекомендовано до времени уехать из Митавы в Ригу и там ждать решение вопроса. Сам герцог Фердинанд тоже сбежал от греха подальше и правил Курляндией из Данцига.

Бестужев как мог боролся за то, чтобы оставить за Анной привилегии, которые принадлежали ее мужу. Задачей обер-гофмейстера было навсегда связать Курляндию с Россией. Бестужев предложил Петру свой план – выкупить на имя Анны герцогские земли, заложенные еще отцом мужа. Петр согласился. Земли выкупили за 87 370 талеров, при этом взяли их из русской казны. Для того чтобы вернуть эту сумму России, Бестужев в 1722 году сдал земли в аренду, надеясь вернуть убыток в течение шести лет.

Анна, поскольку очень нуждалась в деньгах, попросила Петра отдать земли в ее пользование. Герцог Фердинанд регулярно слал в Петербург жалобы: его-де лишили наследственных владений и не дают управлять страной. Но опасность поджидала Бестужева и Анну с другой стороны. Варшава видела, что Курляндия уплывает из ее рук, и коронный польский суд вынес свое решение. По закону закладные земли герцога не могли быть проданы иностранцам, а потому суд присудил курляндским дворянам вернуть России выкупные деньги. Легко приказать, но трудно выполнить. Дворяне не желали возвращать деньги.