Принцесса в опаловой маске - [17]

− Я говорила уже несколько раз, − сказала Серена. — Я не знаю, что носят девушки в Аллегрии, так что я просто не могла знать, какие платья мне будет нужны, когда мы туда доберемся.

Миссис Огден, которая провела большую часть этих двух дней, дремля и жалуясь на головную боль, сейчас открыла глаза достаточно надолго, чтобы сказать:

− Ты права, Серена. — Затем она смотрит на меня. — Если тебе не нравится это, ты можешь выйти и идти пешком.

− Что случилось? — спрашивает Гордон, когда я прошу его остановить карету. Миссис Огден наняла Гордона сопровождать нас в Аллегрию в качестве кучера, тем самым оставляя мистера Огдена свободно пить до оцепенения.

− Я пойду пешком оставшийся путь, − говорю я, вылезая. — В любом случае, мы почти на месте.

Рядом с Гордоном сидит Мистер Огден, он совершенно без чувств и пускает слюни. Гордон подгоняет лошадей.

— Только слишком не отставай, − говорит он.

Пока я иду, я думаю над своим планом. Так или иначе, я должна найти способ ускользнуть от Огденов достаточно надолго, чтобы найти тюрьму и выяснить, держат ли там Мистера Траверса. Мы останемся в Аллегрии на неделю, поэтому, должно быть, достаточно просто это сделать. Я придумаю оправдание, или поручение, чтобы меня отпустили в город. Гораздо сложнее придумать, что я скажу Мистеру Траверсу, когда найду его. Мой рюкзак, зажатый между двумя чемоданами Серены, заполнен книгой Мистера Траверса, моим кинжалом и четырьмя вортингами, которые я подобрала с пола «Глотка». Я надеюсь, вортинги пригодятся как взятка стражникам в тюрьме.

Но я достаточно умна, чтобы понимать, что должен быть запасной план. Что если я действительно найду Мистера Траверса и пойму, что он не более чем старый безумец?

Я смотрю на шаткую карету Огденов. Я надеялась, что два дня в дороге дадут мне и Гордону возможность поговорить, но Серена всегда оказывалась под ногами, не давая нам провести время вместе. Больше не казалось, будто Гордона заботит это так же, как заботило, когда мы были младше. Было ли это потому, что он помнил свое обещание, и хотел, чтобы он никогда не давал его?

Это было много лет назад, когда он нашел меня плачущей около реки Элеаноры. Серена ударила меня и назвала бесполезной слугой, которая ничего не стоит − слова, которые миссис Огден повторяла тысячи раз. Я проплакала на плече Гордона, и он поклялся, что в словах Серены не больше смысла, чем у пьяного психа.

− Но она права, − говорила я. — У меня никого нет. Я не могу рассчитывать, что выйду замуж, не без приданного. Я проведу всю свою жизнь здесь, если хозяйка не выгонит меня раньше.

− Ты не одна, − возразил Гордон. — У тебя есть я, и я не позволю чему-либо случиться с тобой. Когда мне будет семнадцать, я женюсь на тебе. Я обещаю.

Я снова посмотрела на карету. Гордону исполнилось семнадцать несколько месяцев назад, и от растущего напряжения между нами я думаю, он помнит свое обещание так же живо, как и я. Но он все еще молчит. И я не совсем уверена, что отвечу, когда он спросит.

Я знаю, что чувствую больше, чем просто привязанность, к Гордону. Любовь ли? Иногда я задаюсь вопросом, способна ли я вообще любить кого-то. Я рано поняла, что, если я собираюсь выжить, несмотря на издевательства хозяйки, я должна взять маленькую девочку, которая плакала и жаждала любви, и спрятать ее подальше, очень глубоко внутри себя, где никто ее не найдет.

Все эти годы спустя, мне интересно, существует ли еще эта девочка.

* * *

С наступлением утра лес редеет и уступает место сельским угодьям, вскоре после которых показались пологие холмы. Я поднимаюсь на очередной холм, не упуская с поля зрения карету Огденов, и внезапно понимаю, что я в Аллегрии.

Я выросла, слушая рассказы о величестве Аллегрии. Но ничто не подготовило меня к виду, который открывался, когда я проходила через городские ворота. Серые каменные здания с золотыми шпилями, уходящими в синее небо; и мощеные улицы, украшенные осколками простых лавандовых опалов, блиставших на солнце.

Горгульи, взгромоздившиеся на верхушках железных светильников и каменных зданий, смотрели на толпу внизу со злой ухмылкой. Улицы забиты каретами, и город пахнет жареным мясом, конским навозом, немытыми телами и теплым, сладким запахом свежих яблочных пирогов. Натянутые через всю улицу плакаты желали принцессе Вилхамине счастливого дня рождения. На женщинах были костюмированные маски, их платья пастельных цветов отражались в витринах магазинов. Несколько фигур в коричневых плащах и золотых резных масках стояли на углу улицы, и я на секунду остановилась, увидев их. Они, должно быть, «Дети маски». Я слышала о них, но никогда не видела прежде.

Продавцы зазывают прохожих, умоляя купить у них товар. Толстяк, перевозящий стопку разноцветных вееров, прыгает передо мной. Он протягивает один, сделанный из перьев павлина и белого кружева, и кричит:

− Официальные веера бала в честь дня рождения! Прикроют Ваши глаза и защитят Вас от проклятия Принцессы в маске! Всего пять вортингов!

Все, кажется, пытаются нажиться на дне рождения принцессы. Один продавец демонстрирует повозку костюмированных масок на улице, крича, что если женщины оденут их, они окажут честь Принцессе в маске. Другие продают ленты в волосы цвета молочной лаванды или переливающиеся бледно-голубые, приговаривая: