Принцесса-невеста - [9]

…и тогда Мэнди сказал:

– Живей, Феззик! – И внезапно от души закатил Гиганту пощечину.

Я по сей день вижу, как расширились глаза у Андре. Наверное, вне ринга ему с детства не доставалось по лицу. Он уставился на Мэнди… повисла краткая пауза. Мертвейшая тишина затопила комнату.

А потом Андре заговорил живее. Оказался на высоте, вложил в речь и импульс, и энергию. Его мысли почти читались по глазам: «А, так вот как оно бывает не на ринге; что ж, попробуем». Говоря по правде, с этой пощечины начался счастливейший период его жизни.

И моя жизнь тоже была прекрасна. После десяти с лишним лет ожидания предо мною возрождалась самая важная книжка моей юности. Наконец посмотрев готовое кино, я понял, что за всю карьеру взаправду любил только два своих фильма – «Буча Кэссиди и Малыша Сандэнса» и «Принцессу-невесту».

Но фильм не просто доставил удовольствие мне. Он вернул к жизни книгу. Мне снова шлют чудесные письма. Вот сегодня – честное скаутское – написал парень из Лос-Анджелеса: его Лютик бросила его, они десять лет не виделись, а тут он узнал, что она в беде. Он послал ей книжку, и… ну, короче, сами понимаете, они опять вместе. Думаете, это не чудо – особенно для меня, кто только и делает, что сидит в норе и пишет, – коснуться чужой жизни? Да не бывает ничего лучше.

Мне есть чему радоваться, но, конечно, есть о чем жалеть. Я жалею о тяжбах с фондом Моргенштерна – об этом я ниже расскажу. Я жалею, что наша с Хелен история закончилась пшиком. (Нет, мы оба понимали, что все к тому идет, но вот ей надо было бросить меня в день нью-йоркской кинопремьеры?) И мне жаль, что Утесы Безумия стали крупнейшей туристической достопримечательностью Флорина, отчего жизнь флоринских лесников превратилась в кромешный ад.

Но таково земное бытие – всех звезд не соберешь.

Принцесса-невеста

Вступление

Это моя самая любимая книжка на свете, хотя я никогда ее не читал.

Как так? Я попробую объяснить. В детстве книжки меня попросту не интересовали. Я терпеть не мог читать, очень плохо умел, и вдобавок как можно тратить время на чтение, когда на свете столько игр и все они прямо визжат, тебя призывая? Баскетбол, бейсбол, шарики – я играл и не мог наиграться. Играл-то я неважно, но дайте мне футбольный мяч на пустой площадке, и я изобрету вам такие спасительные триумфы в последний миг, что вы прослезитесь. В школе – сплошная пытка. Мисс Рогински, моя учительница с третьего по пятый класс, то и дело вызывала маму:

– Мне кажется, Билли мог бы учиться и поприлежнее. – Или: – Для своего уровня Билли пишет контрольные просто замечательно. – А чаще всего: – Я не знаю, миссис Голдман, что же нам делать с Билли?

Что же нам делать с Билли? Вопрос преследовал меня все первые десять лет. Я прикидывался, будто мне по барабану, но втайне боялся до смерти. Все и всё шло мимо. У меня толком не было друзей, ни одна живая душа не разделяла моей одержимой любви к играм. Я все время был очень-очень-очень занят, но, пожалуй, если надавить, мог бы и признаться, что в суете своей ужасно одинок.

– Что же нам с тобой делать, Билли?

– Не знаю, мисс Рогински.

– Как ты мог провалить контрольную по чтению? Я своими ушами слышала, что ты сам употреблял все эти слова.

– Простите, мисс Рогински. Я, наверное, не подумал.

– Ты всегда думаешь, Билли. Просто не о контрольной по чтению.

Оставалось лишь кивнуть.

– А теперь о чем?

– Не знаю. Не помню.

– Опять про Стэнли Хэка?

(В те годы и еще много лет Стэн Хэк был третьим бейсменом у «Чикагских щенков»[22]. Я однажды видел его с открытой трибуны, и даже на таком расстоянии у него была светлейшая улыбка, какая мне только встречалась, и я по сей день готов поклясться, что он несколько раз улыбнулся мне. Я его обожал. И бил он так, что мама не горюй.)

– Про Бронко Нагурски. Это футболист такой. Великий футболист, и вчера в газете написали, что он, может, вернется к «Чикагским медведям»[23]. Он ушел, когда я был маленький, но если вернется и я кого-нибудь уговорю меня сводить, я тогда увижу, как он играет, и, может, тот, кто меня отведет, с ним тоже знаком, и я тогда, может, увижу Бронко Нагурски после игры, а если он проголодается, я ему дам бутерброд, – может, я бутерброд с собой прихвачу. И я вот думал, какие бутерброды любит Бронко Нагурски.

У нее аж плечи опустились.

– У тебя замечательно развито воображение, Билли.

Не помню, что я ответил. Наверно, «спасибо» какое-нибудь.

– Но приспособить его к делу мне не удается, – продолжала она. – Почему так?

– Наверно, мне нужны очки, а книжек я не читаю, потому что слова мутные. Тогда понятно, почему я все время щурюсь. Может, если б я сходил к окулисту, а он прописал бы мне очки, я бы читал лучше всех в классе и вы бы не оставляли меня все время после уроков.

Она только указала себе за спину:

– Займись делом, Билли. Сотри с доски.

– Да, мэм. – Я стирал с доски лучше всех в классе.

– Мутные слова? – после паузы переспросила мисс Рогински.

– Ой нет, это я придумал.

И я вовсе не щурился. Но она так расстраивалась. Постоянно. Это уже третий год длилось.

– Я почему-то никак до тебя не достучусь.

– Вы не виноваты, мисс Рогински.