Принцесса Иляна - [127]

II

Илона, сидя у окна в пештском доме, смотрела на улицу. За окном по-прежнему порошило. Крыши окрестных зданий совсем побелели. Даже самые краешки черепицы, красной или коричневой, не выглядывали из-под снежных наносов. Вся улица стала белой, а конец её и вовсе терялся где-то за пеленой снежных хлопьев.

Илоне почему-то казалось, что и в Валахии сейчас идёт такой же сильный снег. Мысленным взором она видела незнакомую белую равнину и широкую белую ленту замёрзшего Дуная, а через эту реку двигались тёмные точки — много тёмных точек, которые собирались в цепочки и ручейки. Это были пешие воины. Турки. Но почему турки, если больше всего Владу следовало опасаться не их, а Басараба Старого?

Пришлось тряхнуть головой, чтобы отогнать от себя это странное видение, и теперь Илона видела перед собой другую картину — картину событий в Секешфехерваре, произошедших не так давно, в декабре. В этот город матушка Матьяша сопроводила свою будущую невестку Беатрикс, а в полумиле от городских ворот этих путешественниц уже поджидал Его Величество.

Матьяш ещё давно решил, что все торжества, связанные с его свадьбой, должны отличаться необычайно роскошью — такой роскошью, которая поразила бы все европейские дворы, однако не на всех она произвела нужное впечатление. Итальянцы, которые прибыли в свите Беатрикс, и послы итальянских государств, уже давно жившие в Венгрии, невольно задумались, как венгерский король может тратить столько денег на свою свадьбу и при этом жаловаться, что ему не хватает денег на войну с турками. Чего стоило одно только убранство того места возле Секешфехервара, где король должен был встречать свою невесту!

Об этих разговорах Илоне сообщила Маргит, которая знала латынь и потому неплохо понимала итальянскую речь. А особенно их поразили итальянцев не тенты из красного бархата, раскинутые над креслами для сотен почётных гостей, не нарядная одежда слуг и даже не огромное количество трубачей и прочих музыкантов. Итальянцев поразило то, что всё огромное пространство, где должна была состояться торжественная встреча Матьяша с Беатрикс, застлали синей тканью, и не самой дешёвой.

Бесконечное число рулонов раскатали по земле, закрывая её, чтобы никто из приглашённых немецких князей, а также венгерских магнатов, епископов и прелатов, не говоря уже о разодетых дамах, не запачкал обувь или нижние края одежды, если снег вдруг подтает, смешается с землёй и превратится в грязь.

У Илоны, стоявшей возле тёти Эржебет, мысли также постоянно возвращались к этой ткани, которую основательно затоптали и порвали шпорами, делая негодной для использования в будущем. Кузина Его Величества смотрела на то, как Матьяш, сопровождаемый блестящей свитой, ступает по синим полотнищам, и как впереди него на красной подушке несут меч, отделанный золотом и драгоценными камнями. Мелькнула мысль: «А на войну с султаном Матьяш отправится так же?» Наверное, что-то подобное подумал бы и Влад, будь он здесь.

Пока Беатрикс преклоняла колени перед Его Величеством, пока Матьяш вёл её к одному из кресел под красными тентами, пока один из епископов произносил приветственную речь на латыни, и пока Беатрикс отвечала на неё, Илона всё пыталась подсчитать, во сколько же примерно обошлась церемония. Конечно, считать деньги в чужих кошельках нехорошо, но вся эта роскошь ясно говорила, что для Матьяша сто тысяч золотых — не такая уж большая сумма.

Эти мысли не оставляли Илону и тогда, когда вся блестящая процессия двинулась в Секешфехервар, а по дороге два немецких князя изобразили для всеобщего развлечения потешное рыцарское сражение. О том, сколько потрачено на торжества, Илона задумывалась и на следующий день, когда все собрались на мессу в главном соборе города, и ещё день спустя, когда вместе с тётей Эржебет и всеми Силадьи участвовала в церемонии коронации Беатрикс в том же соборе.

Роскошь казалась уместной и в то же время излишней, особенно в том, что касалось фейерверка, устроенного после коронации и праздничного пира. Влад наверняка бы сказал, что порох, который используется для фейерверка, можно было бы употребить с большей пользой.

* * *

В октябрьские дни, проведённые в Надьшебене вместе с мужем, Илоне иногда приходила пугающая мысль: «А вдруг мы с Владом видимся в последний раз?» Эту мысль следовало гнать подальше, но окончательно прогнать её у Илоны так и не получилось. Судя по всему, именно эта мысль стала причиной странного разговора, который состоялся, когда муж в очередной раз привёл Илону в комнату на втором этаже трактира.

Так случилось, что муж, устав ублажать свою супругу, на некоторое время задремал, так что у неё появилось время поразмышлять о своих чувствах и о своём нынешнем положении, которое казалось несравнимо лучше, чем судьба одинокой вдовы... И вдруг Илона расплакалась, и у неё никак не получалось успокоиться.

От всхлипываний, которые Илона, уткнувшись в подушку, так и не смогла сделать бесшумными, муж проснулся и долго выспрашивал о причине слёз. Жена до последнего отмалчивалась, говоря, что всё глупость и пустяки, но в итоге уступила и решилась рассказать, хоть и полагала, что супруг лишь посмеётся над ней.