Принцесса Иляна - [110]

И вот теперь у Илоны появилось такое же чувство подавленности, когда она думала о том, что будет происходить в сербских землях, под крепостью Шабац, которую венгерские войска собирались осадить, выбить оттуда турецкий гарнизон и тем самым вернуть христианам власть над прилегающими к крепости областями. Неизвестно, сколько могла продлиться осада. Говорили, что крепость сильная, поэтому Илона думала: «Если войско надолго остановится под крепостью, чтобы ждать, когда противник сдастся, значит, воинам будет особо нечего делать. И начальникам — тоже. И моему мужу. А что он предпримет, пытаясь развеять скуку?»

* * *

Последний вечер перед Рождеством Илона то и дело вспоминала то, что когда-то сказал священник, нарочно приглашённый во дворец, чтобы разъяснить семье Силадьи суть смешанного брака. Священник сказал, что супруги в таком браке смогут праздновать Рождество вместе, поэтому теперь казалось немного обидно, что совместного празднования не получилось. «Откуда же святой отец мог знать, что зиму Ладислав Дракула проведёт в походе! — думала Илона. — Конечно, этого нельзя было предугадать». И всё же она чувствовала себя слегка обманутой.

В Рождественский сочельник вся семья должна собираться за праздничным ужином, поэтому родители Илоны пригласили к себе обеих дочерей, ведь муж Маргит тоже ушёл в поход вместе с Его Величеством, так что и старшая, и младшая коротали дни в одиночестве.

«Поживите у нас дня два», — предложила мать, но Илона предпочла остаться в своём доме и сказала слугам, что в честь большого праздника хочет, чтобы все они, если по тем или иным причинам не пойдут отмечать Рождество со своими семьями, сели за один стол с хозяйкой. Опять же вместе со слугами она нарядила ёлку, приготовила праздничное угощение, а в первую очередь напекла сладких пирожков, а также запасла побольше орехов, чтобы награждать детей, которые придут к воротам петь рождественские песни[13].

Все дети, желающие заслужить подарки, заходили прямо в дом — на этом настояла Йерне, ведь иначе госпожа могла простудиться, то и дело выходя к воротам, — а в итоге застолье, которое было устроено в большой обеденной комнате, почти всё время сопровождалось «представлениями» и даже музыкой.

— Госпожа, мы как будто во дворце пируем, — простодушно призналась одна из служанок, ведь все знали, как проходят пиры во дворце Матьяша, но Илона, глядя на поющих детей, думала совсем про другое: «Скоро у меня будет свой ребёнок», — тем более что время от времени ощущала, что малыш у неё в животе толкается. К пению малыш оставался почти равнодушен, но как только слышал, что дудочки наигрывают весёлую мелодию, пробовал пуститься в пляс. В итоге Илона то и дело гладила живот, а один раз даже велела дудочникам замолчать, потому что «малыш совсем расплясался».

На ночную рождественскую службу она, конечно, пошла, но до конца выстоять не смогла, вернулась, легла спать и мгновенно заснула, а на следующее утро едва вспомнила, что надо ехать к тётушке на обед.

В Рождество по традиции полагалось навещать родственников, так что Эржебет заранее пригласила к себе всех Силадьи и представителей других семейств, считавшихся королевской роднёй: Понграцев из Денгеледя, а также Розгони и кое-кого из рода Батори.

Через три дня пришлось опять ехать в Буду, потому что был День святого Иоанна, или святого Яноша, как называли его в народе, а в этот день тётя Эржебет всегда ходила на мессу и, разумеется, всё семейство Силадьи должно было тоже пойти.

По дороге в храм, которую как будто нарочно посыпали чистым снегом ради матушки Его Величества, Илона вспоминала, что, кажется, именно в этот день несколько лет назад тёте пришло в голову отправить письмо Папе Римскому с необычной просьбой. Тёте захотелось, чтобы её покойного супруга, Яноша Гуньяди, причислили к лику святых.

Господин Янош не позволил туркам захватить крепость Нандорфехервар и избавил весь христианский мир от турецкой опасности, поэтому вполне заслужил особую признательность церкви, однако просьба всё равно могла показаться чересчур смелой. Тётушка более полугода сомневалась, а затем всё же не утерпела и написала в Рим, но ответа так и не последовало.

Эржебет вспоминала об этом при каждом удобном случае, в том числе и во время мессы, благо священник не слышал. Матушка Его Величества слушала мессы, находясь не перед алтарём, в передних рядах толпы, а сидя на балконе, специально построенном для королевской семьи, поэтому могла позволить себе разговаривать, однако Илона, сидя на скамье рядом с тётушкой, чувствовала себя неуютно. Хотелось уйти, но повода не было.

Жене Ладислава Дракулы не давало покоя одно обстоятельство: когда-то очень давно отец её нынешнего мужа был обезглавлен по приказу Яноша Гуньяди. «Что бы Влад сказал, если б узнал, что господин Янош стал святым?» — думала Илона. А ещё она впервые за всё время по-настоящему задумалась, как её муж и её тётушка относятся друг к другу.

Муж всегда называл вдову Яноша «почтенная» и вроде бы говорил без неприязни, а Эржебет вела себя так, как будто оказывает Ладиславу Дракуле покровительство, но ведь они оба помнили, что в своё время по воле Яноша Гуньяди был умерщвлён отец Дракулы. И не только отец, но и старший брат! Впервые услышав эту историю от старшей сестры, Илона за минувшие месяцы успела многое выяснить, послушать молву, и теперь знала, что семью её нынешнего мужа связывают с семьёй Гуньяди весьма долгие отношения.