Принцесса и нищий - [2]

- Свет, а помнишь, он написал, что поцелуи в подъездах щелкали, как пощечины? А про руины пищи на свадьбе!

- Мне больше нравится, что нервы натянуты, как линия Пикассо - тронь, порвутся.

- Тьфу, фу! Вечно вам, женщинам, нравится какая-то ерунда... Да-а. Представь: у Жаканова свой кабинет, машинка "Эрика", слева - портрет Пикассо, справа - еще кого-нибудь.- Муж Светланы Ивановны размахивал шваброй налево и направо.

- Завидуешь?

- Нет, но...

В жизни между тем тоже было свое "но". В доме Оленьки переполох: после новогодней ночи она не спит, не ест, все сидит у телефона и ждет, кричит на мать, чтобы та не включала громко воду и все такое прочее. Ищут виноватых и, конечно, находят - Светлану Ивановну: она познакомила. Мол, совсем не для этого пустили в ее дом пастись свою дочь, а для обогащения идеями. Если бы еще Жаканов не был совсем нищий! Но не в этом беда, а в том, что он и не хочет нигде работать. Но и не это самое страшное, писать - пусть пишет, пожалуйста, будут кормить его год и два, но только при условии, чтобы были плоды, результаты, так сказать. Но ведь он не звонит, негодяй, не любит их дочь, подумать только, чего ему еще надо? И библиотека, и вкус, и Олюся хороша, чего ему не хватает-то? Оленькина мать доказывала, что Жаканов не стоит мизинца ее дочери. Она говорила это не только Светлане Ивановне, но и всем своим подчиненным. Информация поступала со всего города по телефону, и в зависимости от новостей мать то и дело сокрушалась:

- Чего доброго, обрюхатит до свадьбы!

- Говорят, он так скуп, так скуп!

- Господи, у нас в Москве такие связи, в том числе в кино.

- Растранжирит все ее деньги! Но пусть не рассчитывает - я книжку заберу себе под контроль.

- Вы слышали, Светлана Ивановна, он же импотент! Поэтому его бросила жена. Зачем вы их познакомили?

- Только б женился, а уж мы все устроим, все устроим.

Светлана Ивановна все выслушивала, успокаивала, но конец терпению ее уже был близок. Тем более что сама Оленька торчала в ее доме вечерами, вздыхала о Жаканове, хваталась за каждую книжку, которую тот якобы хвалил. Однажды, когда он уехал в Москву (очередной сценарий повез) и не звонил, не писал две недели, Оленька истерично расплакалась:

- Я знаю, он... он думает, что я просто сытая девочка. Да-да! Он даже не подозревает, что я жертвенница и что мы можем помочь на Мосфильме. Мама все может... все.

- Оля, что случилось? Ты пожертвовала?..- осеклась Светлана Ивановна, решив, что не ее это дело.

- Ради него я МОГУ пойти на большие жертвы!

Все в порядке, не пожертвовала ничем, а только МОЖЕТ. Светлана Ивановна быстро прокрутила в голове возможные большие жертвы: уйти из дому, отдать свои деньги в фонд ЮНЕСКО? Чем еще она может поразить?

- А на какие именно жертвы? - тупо уточняла Светлана Ивановна.

- Ну я могу, вполне могу... обойтись без всего!

- Совсем без всего или как? - ехидно вставил словечко муж Светланы Ивановны, заглянувший на кухню за ложкой.

Светлана Ивановна быстро спровадила его, хотя Оленька уже начала вежливо отвечать на вопрос:

- Могу без всего жить, к чему привыкла, да-да! Например, по утрам... в общем, буду есть то же, что все. Конечно, не яйца каждый день и не масло, я его вообще не ем. Но колбасу могу.

Она рассчитывала, может быть, что разговор будет передан Жаканову, но Светлана Ивановна щадила девочку, ничего не передавала, не советовала, хотя однажды Жаканов прямо спросил ее: жениться, что ли, ведь Ольга любит так, как его уже никто не полюбит?

- Еще чего - никто! Да если б я кого-то встретила в свои восемнадцать лет, такого тридцатилетнего, как ты, оригинала да еще с этим вот увесистым слитком усов под носом...

- Я серьезно тебя спрашиваю, Светка, а ты!

- Ну скажу я: женись, а ты будешь несчастлив, повесишь дома мой портрет и закидаешь его тухлыми яйцами. Или скажу: не женись, ты останешься одиноким и проклянешь меня: мол, почему она помешала мне быть счастливым? Нет, избавь, решай сам.

Оленька решительно всем казалась милой, а мама ее давно никому не нравилась. Она была ответственным секретарем одной из могущественных газет, когда-то окончила рыбный институт, и, возможно, вследствие этого у нее был сильно развит хватательный рефлекс. Она могла прийти к заведующей книжным магазином и заявить: "Вчера была в доме рангом ниже и видела книги, каких нет у меня. Безобразие! Продайте мне этого Ингри... Ингру". Но заведующая тоже не знала такого художника. Тогда призывалась Светлана Ивановна, которая догадывалась, что речь идет об Энгре. Скоро Светлане Ивановне уже передали, что за ее спиной часто звучит такая фраза: "Я ей могу две премии за журналистскую инициативу устроить, если она женит Жаканова на Ольге! Как она не понимает!"

В компании по этому поводу спорили яростно: одни говорили, что главное любовь, жить не с матерью, а деньги - дело сугубо временное. Другие были категорически против, упоминали все один и тот же американский рассказ про подобную женитьбу и чем все закончилось в снегах Килиманджаро. Причем противниками свадьбы оказались те, кого раньше Светлана Ивановна считала наиболее озабоченными устройством ПРИЛИЧНОГО дома, гостеприимного тона и так далее. Они не только отличали гарнитур "Европа" от вышедшей из моды "Хельги", но и знали две разновидности "Европы", также предвидя появление третьей, самой современной. Может быть, от того, что они знали толк в вещах, знали и цену им, доходы Оленькиного семейства их смущали. Они подозревали мать Оли во всех смертных грехах. Светлана Ивановна как могла защищала, объясняла кое-что: Оленькин отец - ныне видный геолог, работающий руководителем где-то на приисках, на севере, всегда присылал огромные алименты.