Принцесса и мальчишки - [17]

Странное дело, встает человек утром с постели, как обычно, злится, что проспал, мечется по квартире: успеть бы позавтракать, холодно ли на дворе? Не забыть бы чего, не опоздать. И ему даже в голову не приходит, что именно в этот день с ним приключится нечто исключительно важное.

Я влетел в класс в последнюю минуту, следом вошел учитель. Я быстро огляделся. Ближайшее свободное место было рядом с Анджеем Косинским. Я не любил его. Впрочем, кого я, собственно, любил? Не раздумывая, я подсел к нему за парту.

— Тихо ты, Паук, — злобно зашипел он, — если уж уселся, не толкайся хотя бы!

Косинский сидел как-то странно, бочком, вжавшись в парту и вытянув ноги.

— Новые лыжные брюки, «норвеги», — пояснил он, — очень узкие, не хочу, чтоб на коленях пузырились. Сядь-ка с краю. Ты худой, поместишься. Перебьешься как-нибудь.

Разумеется, я послушался. «Час вполне можно выдержать, а на переменке пересяду», — подумал я.

Где-то в середине урока математик вызвал Косинского к доске. Вот и хорошо, можно усесться поудобнее. Задача Анджею, как обычно, не давалась, была надежда, что он долго проторчит у доски.

В это время кто-то легонько стукнул меня сзади по плечу и, вручая какую-то бумажку, шепнул:

— Письмо от женщины, держи!

Я взял листок и положил его на открытую тетрадь Косинского. Листок, правда, был без адресата, но если это писала девочка, то кому же еще, как не Анджею? Известное дело, он ведет оживленную переписку на каждом уроке.

Сперва меня подмывало заглянуть в письмо. Одним бы глазком увидеть, что пишут эти девчонки. Но я удержался. Нет, не стану читать чужое письмо. Да и вовсе мне не интересно, о чем они пишут.

Но сидевшей передо мною Эве Винклер это, наверно, было интересно. Заметив, должно быть, что я получил письмо, она обернулась раз, другой.

— Паук! От кого это?

— Не знаю, — буркнул я.

— Так покажи, увидим!

— Это же не тебе, — возмутился я.

— Попрошу потише, — сказал математик.

Я взглянул на него, и в тот же миг Эва быстро схватила записку.

Мне это не понравилось, но не драться же с нею! «А впрочем, пусть себе читает, — подумал я. — Они и так ходят парой с Косинским, у него небось тайн от нее нет. А может, она приревновала Анджея к кому-то?» Это даже развеселило меня, и я перестал думать о письме.

На переменке я пересел на другую парту, и только к концу второго урока до меня дошло, что в классе происходит что-то странное. Многие перебрасываются записками, шепчутся. Особенно девчонки. Я не понимал, в чем дело, к тому же меня это мало трогало.

Прозвенел звонок на вторую перемену, и не успела учительница выйти из класса, как парту Эвы Винклер окружили девочки. Они говорили громко и возбужденно, так что спустя минуту к ним из любопытства присоединилось несколько мальчишек. Я тоже подошел поближе.

— Ну, видите! А если бы оно к математику в руки попало, на кого бы он подумал? — громко говорила Эва. — Конечно, на меня! Кто еще может Анджею любовные письма писать? Только Эва Винклер, не так, что ли? Потому что Винклер вообще… — Эва передразнила пискливый голос нашей классной руководительницы. — Винклер с мальчиками гуляет, у нее ветер в голове и губная помада как-то в сумке оказалась, все только Винклер! Ну вот, нате вам. Видали, невинный ангел нашелся! Любовное письмо, Косинскому написать сумела, а подписать его — струсила!

Слушая все это, я в душе соглашался: да, подумали бы на нее. Но вот уж никогда не предполагал, что в Эве может быть столько злости.

— А кто же это писал? — спросила одна из девочек.

Минуту было тихо. Эва оглядела класс.

— Вот именно! Кто писал эти гадости? — Она подняла руку с запиской.

— Что? Гадости? Тогда прочти вслух, повеселимся, — обрадовался Джюрджала.

— Верно! Давай сюда письмо, Эва! — воскликнул Анджей Косинский. — Я прочту его вслух!

Не знаю почему, но мне в эту минуту стало как-то не по себе. Я уже хотел было выйти, когда заговорила вдруг Анка Сохацкая. Она была вся красная, взволнованная.

— Не лги, Эва! Никаких гадостей там нет! Никаких… И письмо это не к Косинскому… — Голос у нее пресекся, она будто задохнулась.

— Так это ты писала? Отлично! — ядовито засмеялась Эва. — Примерная Анка пишет любовные письма! Вот руководительница наша обрадуется.

Не только для меня было неожиданностью, что именно Сохацкая написала это письмо. Девочки переглянулись. Джюрджала уставился сперва на Эву, потом на Анку. А Викарек взглянул на меня — я стоял рядышком — и всплеснул руками: видал, мол, что делается на белом свете? Но более всех поражен был, пожалуй, Анджей Косинский. Он покачал головой и протянул руку за письмом.

— Ну-ка, давай его сюда, Эва! Если письмо от Анки, надо непременно зачитать его вслух!

— Оставь его мне, Анджей, не то пожалеешь! — сказала Эва каким-то странным, очень неприятным тоном, и, глядя на ее перекошенное лицо, я подумал вдруг, что она вовсе не такая уж красивая.

Косинский состроил гримасу: видели, мол, весь сыр-бор из-за меня. Он был явно доволен собой.

— Анка — мне? — Он рассмеялся язвительно, словно услышал остроумную шутку, и двинулся к двери, с достоинством неся себя и почти не сгибая ног, чтобы новые «норвеги» не пузырились на коленях.