Принц Полуночи - [43]

— Тебя, — сказала она. — Того, что ты сделал.

— А что ты со мной делаешь?!

Его поцелуи распространяли по всему ее телу токи тепла. Обняв ее за талию, он прижался лицом к ее обнаженным плечам.

Она кусала от досады губы.

— Это ужасно, ужасно, вы понимаете?

Он поцеловал ее в грудь.

— Ужасный промысел Принца Полуночи. Чтобы доставить тебе удовольствие, я готов рискнуть чем угодно. Да и какое тебе дело до моего промысла, холодное сердце? Я думал, тебе хочется, чтобы твой поклонник разбогател.

— Меня тревожит не твоя шея, а моя собственная, — жестко возразила она. — Не хотела бы я висеть рядом с тобой.

— Я вовсе хочу не висеть с тобой рядом. Я хочу, чтобы ты меня любила.

Опытными движениями он расстегивал крючки верхней юбки, умудряясь при этом покрывать ее грудь нежными, быстрыми поцелуями. Юбка соскользнула на пол, и он принялся стаскивать нежную батистовую рубашку.

Ли прерывисто дышала, взволнованная и униженная. Позволив ему зайти слишком далеко, она сдавала укрепление за укреплением. Впереди ее ждало лишь поражение и милость победителя!

— Я восхищен, — сказал он с обожанием. Когда она осталась в одной нижней юбке, он обхватил каждую грудь ладонью. — Я схожу с ума, — прошептал он.

Она закинула голову, а он ласкал ее соски, и губы ее приоткрылись от наслаждения. Едва дыша, она проговорила:

— Да, я тоже.

Эс-Ти тихо рассмеялся. Украденное ожерелье горело у нее на шее.

Он знал, как раздевать женщин. Быстро освободил ее от остальной одежды. С легким шорохом упала ее нижняя юбка.

— Ты все еще дрожишь. Тебе холодно?

— Мне страшно! — прошептала она.

— Мы здесь в полной безопасности. До завтра, во всяком случае. Но и завтра нам ничего не угрожает.

Она оттолкнула его, отошла в другой конец комнаты, скрестив руки на обнаженной груди. Ее била дрожь.

— Ты очень изменился! Мне это не нравится!

— Я — все тот же. Ничего не бойся.

Ли оперлась на тумбочку и тяжело дышала. Он подошел к ней, оперся обеими руками о дубовые панели, загнав ее в ловушку. Потом начал целовать ее.

Ли почувствовала прилив необычайного наслаждения; такое же наслаждение, когда мыла его. Тогда охватившее желание грозило потопить рассудок.

Прижимаясь к стене, она шептала.

— Я не могу, не могу…

— Почему? — Он прижался плечом к деревянным панелям и провел пальцем по ее груди. — Потому что ты вовсе не так холодна, как пыталась меня убедить?

Она пыталась уклониться от его ласк, но он с силой сжимал ее груди и не отпускал ее.

— О нет. Теперь уж ты от меня не уйдешь.

Ее дыхание стало прерывистым, когда он прижался раскаленными губами к ее коже. Она пыталась освободиться, но не могла.

— Я презираю тебя.

— Я чувствую это. — Его пальцы безотрывно ласкали ее соски. — Твое презрение великолепно.

— Ублюдок!

— О, бедняжка, конечно, я ублюдок и этого и не скрывал. Но я у твоих ног. И моя жизнь — твоя.

Какие-то внутренние силы неожиданно проснулись в ней, глаза увлажнились.

— Я ненавижу тебя!

— Продолжай ненавидеть меня в постели! Я хочу тебя!

Ли трепетала, когда он нес ее к кровати, осыпая поцелуями грудь, шею, подбородок.

— Ли, дорогая, — шептал он, проводя руками по ее обнаженным бедрам.

Пальцы его были нежными и горячими, и она уже не сопротивлялась его ласкам, все более дерзким, обессиливающим ее. Эс-Ти приподнял ее, опершись согнутым коленом о край кровати. Страсть сотрясала их обоих. Она обняла его за шею, и он со стоном, прильнув к ее лону, вошел в него.

Ей хотелось кричать, но не хватало дыхания. Наслаждение пронзало Ли, и она прижималась к нему со все возрастающей страстью. Охватив ладонями ее ягодицы, Эс-Ти притягивал и отталкивал их все яростнее.

Его учащенное, горячее дыхание вдруг перешло в мучительно-сладостный протяжный стон. Содрогаясь всем телом, он утих и замер, уткнувшись лицом в ее плечо. Она закрыла глаза и забылась, поглощенная неведомым раньше наслаждением, нежностью и телесной истомой. Но вот Эс-Ти пошевелился, оперся на руку, освобождая ее от своей тяжести, и она рассмеялась: ей стало смешно — одна его нога по-прежнему находилась на полу.

Так он спешил!

— Ты смеешься?

Она не знала, как объяснить причину своей веселости.

— Ты все еще в башмаках…

— Ублюдки никогда не снимают башмаков, — ответил он невнятно, потому что лежал, уткнувшись лицом в простыню. Затем отодвинулся от нее и опустился на пол.

Из-за наготы она ощутила неловкость, почти болезненную, — и торопливо стала натягивать рубашку. Но он не позволил.

— Под одеяло, — приказал он, целуя ее в голову. Заметив, что она колеблется, он водрузил ее на перину, а сам начал неторопливо раздеваться.

Она смотрела, как он расстегивает и снимает свой роскошный камзол, как отшвыривает его прочь, как стягивает с широких плеч жилет. Вот полетела на пол белоснежная рубашка. Вот он потянулся к волосам, выдергивая из них ленту. Потом наклонился, чтобы приняться наконец за башмаки. В это время выпуклые мышцы его бронзовой груди напряглись, золотые волосы упали на плечи и грудь. Он стал похож на прекрасного варвара-язычника.

Когда Сеньор поднялся, Немо направился к двери, с надеждой поглядывая через плечо хозяина.

— Мы уже сегодня поохотились, старина, — сказал ему он. — Пора погреться в лучах нашей заслуженной славы.