Принц Николас - [24]

Я вывожу большим пальцем круги на ее ладони в успокаивающем жесте, когда Джеймс открывает нам дверь автомобиля.

Оливия машет ему рукой.

– Добрый вечер, мисс.

Оказавшись внутри, она здоровается с Логаном и Томми, которые сидят на переднем сиденье.

Логан кивает, улыбаясь ей в зеркало заднего вида.

– Здравствуйте, мисс Оливия, – отвечает Томми, подмигнув. Мать вашу. Идиот.

Я поднимаю разделительную перегородку, чтобы остаться с ней наедине. Кстати, она звуконепроницаема, так что Оливии придется стонать очень, очень громко, чтобы нас услышали, но ради такого я могу и постараться.

– Знаешь, тебе необязательно это делать. – Я киваю подбородком на переднюю часть автомобиля.

– Что именно, быть вежливой?

– Они не сочтут тебя невежливой, если ты не поздороваешься с ними. Они не просто хорошие парни, Оливия, они мои сотрудники, а значит, не любят привлекать внимание. Они как… эм, предмет мебели, который не замечают, пока он не понадобится.

– Ничего себе! – Оливия откидывается на кожаное сиденье и пристально смотрит на меня. – Как пафосно звучит.

Я пожимаю плечами.

– Издержки профессии. Может, это кажется неправильным, но такова правда.

Она заправляет волосы за ухо и ерзает, словно не привыкла ходить с распущенными. Что довольно досадно.

– Тебя всегда сопровождают?

– Да.

– А дома?

– Охрана есть и дома. Или горничные. Или дворецкий.

– Так ты никогда не… не бываешь один? И не можешь ходить голым, если захочешь?

Представляю себе, как отреагирует Фергус, если я разложу свои яйца на диване шестнадцатого века времен королевы Анны, или, еще лучше, что скажет бабуля. И начинаю ржать.

– Нет, не могу. Но более важный вопрос, ходишь ли голой ты?

Она соблазнительно пожимает плечами.

– Иногда.

– Предлагаю завтра потусоваться у тебя, – выпаливаю я. – Целый день. Я освобожу свое расписание.

Оливия сжимает мою руку, будто просит меня вести себя прилично, но появившийся на ее щеках румянец дает понять, что она наслаждается нашей беседой.

– Хочешь сказать, что если бы я пошла с тобой в отель при нашей первой встрече, то охранники были бы там, пока мы…

– Трахались? Ага. Но не в комнате, я не люблю зрителей.

– Это так странно. Похоже на путь позора[20], который не имеет конца.

Тут я не понимаю ее.

– О чем ты?

Оливия застенчиво понижает голос, хотя парни не могут ее услышать.

– Ну, они бы знали, чем мы занимаемся, а может, даже слышали бы нас. Это похоже на вечную жизнь в братстве.

– Ты предполагаешь, что им не наплевать, но это не так. – Я подношу ее руку к своим губам и оставляю поцелуи на тыльной стороне ладони. Ее кожа мягкая, как лепестки роз. Интересно, она такая везде? – Когда они понимают, что я собираюсь в уборную отлить, то абстрагируются, потому как этого нет в их списке вещей для размышлений.

Не похоже, что я ее убедил. Но если сегодняшний вечер закончится так, как я надеюсь, то ей придется смириться со службой безопасности. Вызов принят.

* * *

Я привык к любопытным взглядам и шепоткам незнакомых людей на публике. Я – лев в зоопарке, который смирился с раздражающими детьми, стучащими по стеклу, и который ждет дня, когда оно наконец разобьется. Поэтому даже не обращаю никакого внимания, проходя в закрытую кабинку в задней части ресторана. Я их просто не замечаю.

Чего нельзя сказать об Оливии. Она с неодобрением смотрит на гостей ресторана из-за их невоспитанности, пока те не отводят взгляд. Она словно защищает меня. Заступается. Как же это мило!

Слишком дружелюбная хостесс наклоняется надо мной, приглашая меня глазами на рандеву. К такому я тоже привык.

Оливия замечает и это, вот только не знает, как ей реагировать, что весьма интересно. Я ей помогаю, приобняв ее за поясницу и властно направляя в сторону мягких сидений. Заняв свое место, кладу руку на спинку ее стула так близко, что при желании могу провести ладонью по плечу Оливии. Таким образом я демонстрирую, что сегодня заинтересован в единственной женщине, и она рядом со мной.

После того, как сомелье разлил нам вино (Оливия предпочла белое, потому что красное «сбивает ее с ног»), а шеф-повар рассказал о специальном меню, мы наконец остаемся наедине.

– Значит, ты управляешь кофейней с родителями? – спрашиваю я.

Оливия потягивает вино, скользя маленьким розовым язычком по нижней губе.

– Ну, мы с папой. Мама… умерла девять лет назад. На нее напали в метро… это плохо закончилось.

Я слышу знакомое мне эхо боли в ее словах.

– Соболезную.

– Спасибо.

Она на мгновение делает паузу, будто что-то обдумывает, а потом признается:

– Я гуглила тебя.

– И?

– Видела запись с похорон твоих родителей.

Я киваю.

– Похоже, это популярный запрос.

Она слабо и застенчиво улыбается.

– Я не смотрела это во время прямого эфира, но помню, как видео крутили по телевидению целый день. Везде. – Оливия поднимает свои потрясающие, сияющие глаза. – День похорон мамы стал худшим днем в моей жизни. Наверное, это ужасно, когда в твой худший день в жизни окружающие не только на тебя смотрят, но еще снимают и фотографируют.

Большинство о таком не задумываются. Все сосредоточены на деньгах, замках, известности, привилегиях. Не на сложной части драмы. Человеческой части.