Приметы весны - [60]

— В пивной нашли его. Напился, — смущенно ответил Гнатюк.

Он взглянул на Сигова: нужно еще что-нибудь говорить или нет? Сигов поднял голову от бумаг, снял очки и, глядя усталыми глазами на Гнатюка, спросил:

— Ты больше ничего не хочешь сказать?

— Нет… Ничего, — нерешительно ответил Гнатюк.

— Тогда садись.

Сигов постучал несколько раз карандашом по столу, как будто призывал кого-то к порядку, и задумчиво сказал:

— Так, так.

Потом обратился к членам парткома:

— Вот, товарищи, в чем дело. Прошу высказаться по поводу происшедшего.

Первым взял слово Коваль.

— Ты вел себя не так, как должен поступать кандидат партии, — сказал он. — Вместо того, чтобы прекратить драку, сам участвовал в ней… Стыд и позор!

Коваль говорил еще о том, что в общежитии слаба воспитательная работа среди молодежи.

Затем выступил Коломиец.

Выше среднего роста, несколько худощавый, подвижной, быстрый, он казался переполненным энергией, стремящейся вырваться наружу. И она действительно часто прорывалась. Как ни старался Федор Кузьмич утихомириться, придать себе солидность, — беспокойный бесенок сидевший в его душе, нет-нет да и прорвется. В школе, а потом в институте у Коломийца было немало неприятностей на этой почве. Он был зачинщиком всех шуток и «розыгрышей», устраиваемых студентами. Став после окончания института начальником смены, потом начально ком цеха, а затем директором завода, он приутих.

— Теперь уже не до розыгрышей и шуток, — говорил он, куда там! Ходи по струночке, важный и надутый!

И горячо, со злостью начинал говорить о типе работника-вельможи.

— Идет по улице, как пава, — медленно, вразвалку, с ничего не выражающим лицом, точно всем хочет показать, что спешить некуда, что никакие тревоги ему нипочем, что он уже до коммунизма дошел.

— А тебе больше по душе такой, — возражал ему Сигов. — Мчится по улице с огромным портфелем, распатланный, взмыленный. Работяга! Спокойно пройти некогда. И портфель с бумагами домой тащит, на работе с делами никак не управится… Были раньше такие; слава богу, отучили их таскать портфели с бумагами.

— Отучили! Зато не меньшую беду накликали на голову. Зашел я вчера к Москаленко. На столе — ни ли сточка бумаги, чернильница так и не открыта с утра, на лице безмятежное спокойствие. Порядок, тишина…

— Представляю себе, что бы делалось в твоем кабинете, если бы тебе волю дать, — подтрунивал Сигов. — Люди бы на столах сидели, дым — хоть топор вешай, все говорят, перебивают друг друга. А товарищ Коломиец сидит в этом вертепе и радуется: вот он какой демократ, его уж в бюрократизме не обвинят. Так?

Коломиец улыбнулся.

— Так или не так, а со страстью должен работать человек, горячо, самозабвенно. Не мчаться, конечно, по улице с портфелем и растрепанной шевелюрой, но и с постной физиономией сидеть за рабочим столом тоже не годится. Оттого-то некоторые товарищи быстро толстеть начинают. Ему еще и сорока лет нет, а уже животик отвисает и физиономия как шар. Это от чересчур спокойного отношения к работе.

— Страсть страстью, в работе без нее нельзя, но и чересчур горячиться тоже не полагается. Большие дела полезнее бывает решать не сгоряча, а с рассудком.

…Два человека, разных по характеру, они, однако, сработались. Когда надо было, Сигов умел обуздать «бесенка» в душе Коломийца, на заседаниях парткома и в личных беседах часто и остро критиковал директора. Коломиец привык прислушиваться к тому, что говорил ему Сигов. Хотя нет-нет и прорывалась его чрезмерная горячность и Сигов иногда побаивался, как бы «бесенок» не довел Коломийца до крупной неприятности.

На заседании парткома Коломиец выступил очень резко и в пылу красноречия обрушился на Гнатюка до того рьяно, что Сигов остановил его репликой:

— Дело, конечно, нехорошее, но говорить, по-моему, надо, не столько о наказаниях, сколько об извлечении уроков.

Выступили и другие члены парткома. Председатель завкома профсоюза Ляхов говорил о Михо Сокирке как о добросовестном рабочем, которого нужно всячески поддерживать.

— Комитет комсомола собирался выдвинуть его в депутаты городского Совета, — нерешительно сказал Гнатюк. — А тут такое дело.

Сигов встал со стула и одобрительно сказал:

— А что же, товарищи, это, пожалуй, неплохая идея.

— Не слишком ли рано выдвигать в депутаты? — возразил Коваль.

Сигов задумался, взвешивая все «за» и «против». Немного горяч, нуждается в присмотре. Ну что же, впереди еще много времени. Что касается остального, то кандидатура вполне подходящая: молод, честен, энергичен, хорошо работает, учится. Нашел в себе силу уйти из табора, — это определенно революционный шаг в его жизни.

Он высказал свои соображения и предложил членам бюро подумать над этим. Затем обратился к Гнатюку:

— Я еще посоветуюсь в горкоме партии. Думаю, что коммунисты поддержат кандидатуру, если комсомольцы выдвинут Сокирку. Теперь я хочу сказать о происшествии. Я согласен с тем, что здесь говорилось о работе среди молодежи, и со всем остальным. А я скажу о том, о чем не говорилось.

Сигов снял очки, точно они ему мешали, и, близоруко оглядев присутствующих, продолжал:

— Попробуем поглубже, с политических позиций разобраться в том, что у нас произошло… Работает у нас на заводе цыган. Хороший рабочий, активный общественник. К нему иногда приходят его земляки.