– Можно вылить отраву в реку или озеро, – неуверенно ответил Берхард.
– И напоить две-три деревни, – съязвил Джакоб. – Крестьяне напьются точно, а вот дракон не обязательно. Откуда нам знать, где он устроит себе водопой?
Берхард приуныл. План, показавшийся ему столь блестящим, на поверку оказался на редкость глупым. Следующее предложение – подсунуть дракону отравленную овцу либо корову – он и озвучивать не стал.
– Можно устроить засаду, – заявил Альтман Трапийский. – Против десятка-другого лучников дракон, полагаю, будет бессилен.
– План неплох, – одобрил Эгон. – Вот только где ее устраивать, эту засаду? Не будет же отряд лучников носиться по всему графству. Даже очень глупый дракон в таком случае заподозрит подвох. А наше главное оружие – неожиданность.
– Значит, надо подсунуть чудищу приманку, – весомо сказал Джакоб. – Такую, чтобы дракон не смог пролететь мимо.
– А что, – оживился Отто. – Ваше сиятельство, если увеличить налоги вдвое, то можно собрать достаточно золота, чтобы…
– Никакого золота, – оборвал не в меру разговорившегося секретаря барон. – У меня есть предложение получше. Гораздо, гораздо лучше.
– Да он с ума сошел!
Леона в ярости отшвырнула гребень. Сейчас она, высокая, стройная, белокожая, с разметавшими по спине темно-рыжими волосами, походила на легендарных воительниц из древних сказаний. Синие глаза сверкали, нежные руки сжались в кулаки.
– Повтори-ка еще раз, что сказал мой дядюшка?
Эрна, хрупкая невысокая зеленоглазая блондинка, опустилась в кресло и обхватила себе руками, будто она замерзла. Впрочем, несмотря на жаркий августовский полдень, в комнате все равно было прохладно. Толстые каменные стены, казалось, не пропускали тепло, а сквозь высокое небольшое оконце свет пробивался с трудом. Обстановка тоже не наводила мысли о роскоши. Крошечная тесная комнатушка скорее бы подошла сестре какого-нибудь исповедующего аскезу ордена, нежели юной знатной девице. Но барон Джакоб Левренский держал своих воспитанниц в строгости. Будучи бездетным сам, он являлся опекуном двух сирот, Леоны и Эрны. Первая была его кровной племянницей, а вторая – дальней родственницей его супруги. Госпожа баронесса целиком и полностью одобряла воспитательные меры мужа.
– За девицами глаз да глаз нужен, – частенько повторяла она. – Нынешняя молодежь далеко не столь благонравна, нежели были в их возрасте мы. Но ничего, уж я-то свой долг знаю и воспитаю девчонок достойно, не будь я Юта Левренская!
Представления о достойном воспитании были у госпожи Юты, надо признать, несколько странные. Она полагала, что девушкам надлежит проводить время не в праздностях и увеселениях, а в работе и молитвах. И если застенчивая Эрна не решалась спорить с тетушкой, то своевольная Леона не желала повиноваться родственнице.
– Что дурного в простой прогулке? – бывало, спрашивала она. – Или в чтении книг о путешествиях и приключениях?
Юта, весьма любившая почитать перед сном душещипательные слезоточивые истории, в ответ на вопросы воспитанницы начинала сердиться.
– Молитвенник читать надо и жизнеописания святых! Вредно забивать голову романтической чепухой. Пока вы, девочки, живете под нашей крышей, мы с господином бароном отвечаем перед богами и людьми за ваш моральный облик. Никто, никто не сможет упрекнуть нас в том, будто мы вас дурно воспитали.
– Зато мы сможем упрекнуть в растрате наших денег, – в злую минуту иной раз огрызалась Леона.
Лицо Юты от подобных упреков покрывалось неравномерными багровыми пятнами, глаза прищуривались, а губы поджимались. Нахальная девица была права, но баронесса никогда бы ни за что не признала этого вслух.
– Да что ты можешь понимать в денежных делах? – шипела она. – Господин барон облагодетельствовал тебя, неблагодарную, дал кров, пищу и одежду. А ты смеешь говорить о нем столь вопиюще лживые слова! Да как у тебя язык только не отсох!
Кров был неуютным, пища скудной, а одежда больше пристала бы прислуге, но об этом госпожа Юта предпочитала умалчивать
– Ничего, – ободряла Леона Эрну, когда девушки оставались вдвоем. – Выйдем замуж, и больше барон нам указывать не посмеет.
– Да за кого нам замуж идти? – уныло возражала Эрна. – За конюха или за лакея? Дядюшка ведь не только нас не вывозит в свет, но и к себе никогда почти неженатых не приглашает. А если кто из его приятелей и заявится вдруг с сыновьями, так тетушка орлицей следит, чтобы мы не могли, не дай боги, встретиться с молодыми людьми. Трапезничать нас вместе с гостями не зовут, а если кто вдруг спрашивает, то любопытствующему отвечают, что воспитанницы господина барона отличаются хрупким здоровьем, вот и захворали. А нас тем временем держат взаперти.
– Конечно, дядюшке невыгодно замужество любой из нас, – соглашалась Леона. – Тогда ведь придется отдавать приданое будущему супругу. Разве что только кто из его стариканов-приятелей пожелает взять молодую жену и закроет глаза на то, что не получит причитающегося по закону.
Эрна после этих слов ежилась в испуге.
– Нет, лучше уж остаться старой девой, чем выйти, например, за господина Августа или господина Родерика, – бормотала она, припоминая вдовых друзей Джакоба. – Первый еле ходит даже с тростью, а второй столь тучен, что даже встать с кресла без посторонней помощи не способен. А если верно то, что говорила Фанни о супружеской жизни, то жене господина Родерика придется несладко.
