Прикованный к красному ядру - [3]

Заключенные молчали. Реакции никакой. Поттс умолк. Его слова еще найдут дорогу к сердцам каторжников — и это все, чего он хочет. Он сделал неопределенный жест и, повернувшись, направился к развалюхе. Кивнув Прюитту, он сказал:

— Хорошо.

4

Приближалась ночь. Комната, которую Поттс называл своей конторой, была завалена одеждой, документами, съестными припасами, ящиками, тюками, образчиками хлопка. Она напоминала скорее корабельный трюм. Керосиновые лампы отбрасывали желтый неровный свет.

Поттс сидел в вертящемся кресле за большим бюро, забитым бумагами. Несмотря на то что наступили сумерки, жара не спадала и обветренная кожа хозяина была красной и блестящей от пота. Борода его, жесткая и седая, топорщилась, как свиная щетина. Кружились мухи, привлеченные светом ламп и съестными припасами. Когда они близко пролетали, Поттс прихлопывал их короткими ударами. Он с увлечением читал журнал. В углу комнаты Прюитт разбирал тюки бумаг.

— Он пьёт по-черному, этот начальник конвоя, — пробормотал он, — я, кажется, сроду не видал такого пьяницы. Должно быть, его что-то грызет изнутри!

— Он совсем не любит белый свет, — тихо сказал Поттс.

— Но что вы на это скажете? — вдруг воскликнул Прюитт с завистью. — Как они прихлопнули этого типа?!

Поттс поднял голову, на его лице можно было прочитать осуждение.

— Убивать арестантов, меня это не приводит в восторг. По правде говоря, это был хотя бы работник!

— А, дерьмо! — плюнул Прюитт. — Он и так уже пожил лишнее. От нас требовалось его прикончить.

Поттс задумчиво смотрел на летающих насекомых.

— А ты жесток, не так ли?

— Кто-то должен делать грязную работу. Вы это сами говорите.

— Но тебе это нравится, да? — сказал Поттс.

Прюитт взглянул на него и слегка ухмыльнулся:

— Может быть.

И поскольку Поттс не улыбнулся в ответ, надсмотрщик продолжил с вызовом:

— Знаете, мы с вами не муж и жена. Вы хотели что-то сказать…

— Единственное, что меня интересует, — это арифметика. Мне пришлось десять лет пресмыкаться; прежде чем я смог начать это дело. Тебе не стоит этого забывать.

— Вы могли бы и раньше нанять каторжных, — подсказал Прюитт.

— Ну да, я мог бы с таким же успехом стать президентом Соединенных Штатов, — ответил Поттс и усмехнулся. — Но что-то не стал. И должен тебе сказать, эти каторжники стоят денег. Без денег никуда, а они мне очень нелегко достались. А теперь проваливай отсюда, понял? На сегодня урок закончен.

Прюитт еще секунду постоял, затем вышел. Поттс продолжал давить мух над керосиновой лампой…

Один из каторжников тихо вошел в кабинет. Он был в наручниках. Подойдя к столу Поттса, он словно застыл на месте.

— Ты что-то хочешь сказать? — спросил Поттс.

— Меня зовут Грин.

— Ну?

— Поттс, вы любите деньги?

— Месье Поттс! Так что ты говоришь?

— Вы любите деньги? — спокойно повторил Грин.

— А ты знаешь кого-то, кто бы их не любил? — ухмыльнулся Поттс.

Грин улыбнулся, но глаза его не улыбались.

— У меня есть для вас предложение.

Поттс, изображая, что с трудом оторвался от журнала, со скучающим видом уставился на Грина.

— Сынок, я уже говорил, что я всего лишь обычный, уважающий законы гражданин, который нанял вас исключительно в коммерческих целях. И потом, как ты сюда вошел?

— Я смог так устроить, — сказал Грин.

— Устроить? Скажи пожалуйста…

— Поттс, — продолжал Грин, — у вас есть возможность кое-что сделать для меня.

— У меня есть возможность? И в чем же она состоит?

Поттс раздвинул губы в улыбке. У него не хватало зубов, а те, что оставались, были грязные и желтые.

— Возможность дать мне смыться, — заявил Грин.

Улыбка Поттса перешла в конвульсивный смех. Шестидесятилетний человек стонал и трясся. Он даже слегка поперхнулся. Грин оставался невозмутимым. Поттс наконец перестал смеяться.

— Ты ненормальный.

— У меня есть золото.

— А я — незаконный сын Авраама Линкольна. Слушай, парень…

— Вы помните ограбление Фловердаля? — живо прервал его Грин.

Поттс посмотрел на него с подозрением:

— Ты был в том деле? Как, ты сказал, тебя зовут?

— Грин.

Поттс перелистал кипу официальных бумаг, громоздившихся на столе и на полу. Он не нашел того, что искал, и отбросил бумаги.

— Черт побери, в конце концов! — выругался он. — Я же говорил Прюитту, чтобы мне поступали все дела в порядке, но…

— Я забрал около трех тысяч долларов, — вмешался Грин.

— Ах, вот как? — сказал Поттс, продолжая листать бумаги.

— Когда я говорю — около трех тысяч, — настаивал Грин, — это значит, так оно и есть.

Поттс с раздражением отбросил дела. Сунув сигару в желтые зубы, он перегнулся через стол к Грину:

— Ты зря пришел мне все это рассказывать. Потому как, я думаю, ты врешь.

Грин не смутился.

— У меня есть золото, — подтвердил он. — Надо быть идиотом, чтобы пытаться вас надуть.

— Ты воображаешь, что можешь внушать мне доверие? — задумчиво спросил Поттс.

— В такой же мере, в какой внушаете вы мне, — сказал Грин.

Хозяин и каторжник долго смотрели друг на друга. У Поттса созрел план наказать его.

5

Итак, Грина приковали к позорному столбу, который быстро и ловко соорудили. Голова его была зажата в деревянной раме, а кисти рук (причем сами руки оставались неподвижными) растянуты самым мучительным образом. Пот струился по его глазам, вокруг кружились насекомые. Он совершенно не мог двигаться. Солнце жгло ему глаза, и он сильно сжал веки.