Прикосновенье - [2]

Отраженные в мокром асфальте.

И еще — юной женщины взгляд,

Только взгляд, без единого слова, —

Что из дальнего вечера взят,

Не лишенный значенья былого.

Да, любовь оказалась сильна

В сочетаньи с войной и разрухой.

Как достойно держалась она

Даже перед смертельной разлукой.

Эту малую вспышку огня

Из кремня высекало кресало,

И она среди ночи и дня,

К удивлению, не угасала.

Оказалось, что ей нипочем,

А как будто бы даже на пользу, —

Холод, голод и мрак за плечом,

И тревоги отнюдь не для форсу.

И жила она жизнью своей

Над печалями фронта и тыла,

И, пожалуй, единственной ей

Затемнение на руку было…

Но почти уже стало светло.

Командира поблескивал «виллис».

Капли избороздили стекло,

Так их путь прихотлив и извилист.

И моторы уже завели,

И машины гудящей струною,

Ровно выстроясь, как журавли,

Потянулись одна за одною.

ВАЛЬС РАССТАВАНЬЯ

Из кинофильма «Женщины»

Слышишь, тревожные дуют ветра,

Нам расставаться настала пора.

Кружится, кружится пестрый лесок,

Кружится, кружится старый вальсок,

Старый забытый вальсок.

Ты, совершая положенный путь,

В дальнем краю это все не забудь:

Эту реку и прибрежный песок,

Этот негромко звучащий вальсок,

Этот негромкий вальсок.

Мы расстаемся, чтоб встретиться вновь,

Ведь остается навеки любовь.

Кружится первый осенний листок,

Кружится в памяти старый вальсок,

Юности нашей вальсок.

Волосы ветром сдувает со лба.

Музыка эта — как наша судьба.

Снегом слегка обжигает висок,

Кружится в сердце тот старый вальсок,

В сердце тот старый вальсок.

Слышишь, тревожные дуют ветра,

Нам расставаться настала пора.

Кружится, кружится пестрый лесок,

Кружится, кружится старый вальсок,

Старый забытый вальсок.

«Зашел боец в избу напиться…»

Зашел боец в избу напиться

И цедит воду из ковша.

Свежа студеная водица.

Хозяйка очень хороша.

Напился, закурил устало.

Она глядит на синий дым.

Муж у нее чудесный малый,

Ей хорошо, должно быть, с ним.

Бойцу ж ни холодно, ни жарко,

Его-то дело — сторона.

Вот разве что немного жалко

Бойцу, что замужем она.

ПРОЕЗДОМ

Меня ротный тогда с эшелона

Лишь на сорок минут отпустил.

Я бежал вдоль осеннего склона

По грязи, выбиваясь из сил.

Неужели возможное дело,

Что когда-то гуляли мы тут?

В голове неотступно сидело:

«Добегу за пятнадцать минут.

И — обратно! И там еще десять,

Чтоб в глаза посмотреть и обнять,

Чтоб шинель свою снять и повесить,

И надеть ее тут же опять…»

Вдруг душа моя ахнула тонко —

Я увидел: напротив окна

На веревке сушилась кофтенка, —

В ней со мною гуляла она.

Но едва я отбросил калитку,

Голос радости, дрогнув, замолк —

Походя на стальную улитку,

На дверях притаился замок.

И глазам своим бедным не веря,

Так он больно меня обижал,

Я подергал беспомощно двери

И вкруг дома пять раз обежал.

И опять — по тому же маршруту,

По грязи, выбиваясь из сил.

И явился минута в минуту,

Так, что ротный меня похвалил.

Мелкий дождик туманил округу,

Уплывал, уменьшаясь, вокзал.

Своему закадычному другу:

«Повидались», — я громко сказал.

Лег на нары зализывать рану,

Утешая себя: «Не беда!

Будет случай — заеду, застану…»

Больше там не бывал никогда.

БАЛЛАДА ОБ ОТПУСКЕ

Вытаскивал тайком, —

Что ж, дело молодое, —

Бидоны с молоком

Вечернего надоя,

Что часто, от тепла,

В колодец опускали.

А ночь уже текла

Из притемненной дали.

Горели под луной

Бидонов белых слитки.

Под крышкой ледяной

Вверху густели сливки.

Девчонок городских

Во тьме светились лица,

И он, жалея их,

Велел не торопиться.

Мерцали небеса,

Поистине бездонны.

Лишь через полчаса

Он опускал бидоны.

Все было оттого,

Что шла война на свете.

Дружков — ни одного,

Одни подружки эти.

Плыла луна в кольце,

Под ней плыла поляна.

Был отпуск при конце,

И подживала рана.

ТАРЕЛКИ

В военный год, средь снежной дали,

От станции за три версты,

Мать наливала — вмиг съедали.

Тарелки были вновь чисты.

Вставали — труженики тыла, —

Их обогреть и накормить

Ей нелегко в ту пору было, —

Легко посуду было мыть!

«Все мне было обещано…»

Все мне было обещано,

Лишь окончиться надо войне.

И любимая женщина

Стала изредка видеться мне.

Долго по свету рыская,

Лучше ты не найдешь все равно.

Смотрит близкая-близкая

И знакомая сердцу давно.

Утро брезжило раннее,

Над блиндажиком вился дымок.

Несмотря на старания,

Я лица ее вспомнить не мог.

Только помнил, что славная,

Улыбается, беды гоня.

Ну а самое главное —

Что без памяти любит меня.

«Где-то на юге горела степь…»

Где-то на юге горела степь,

Где-то грустили поля об озими.

Город неведомый Кингисепп

Все-таки сдан в сорок первом, к осени.

Целый вагон командирских жен, —

Ах, как тревожно на новом месте им! —

Был оглушающе поражен

Этим, понятным лишь им, известием.

Выскочил враг к роковой черте,

Вдоль рубежей и редутных запаней,

И в западне оказались те,

Что оставались немного западней.

Каждый судьбу свою получал.

Сделавшись ко всему готовыми,

Плакали жены их по ночам,

Подозревая, что стали вдовами.

БАЛЛАДА О ПРОЛИТОЙ КРОВИ

Поодаль бой гремел

В ночи, когда солдата

Внесли с лицом, как мел,

В землянку медсанбата.

Там знали, что к чему,

Все было наготове.

И сделали ему

Переливанье крови.

Смешалась эта кровь

С его остывшей кровью.

И шевельнулась бровь,

Да-да, он двинул бровью.

И отступила мгла,

Как видно, снова жил он.

А кровь быстрей текла,

Толчками шла по жилам.

А кровь уже неслась

В немыслимом потоке.

Жизнь захватила власть —