Приключения знаменитых первопроходцев. Африка - [81]

Предплечья у женщин бонго покрыты татуировкой или рубцами в виде параллельных линий, зигзагов, рядов точек или кружков. Нет ни одного бугорка, ни одной складочки на теле, чтобы туда не воткнули соломинку или веточку. Попадаются щеголихи, у которых из разных мест таких соломинок торчит до сотни, благо места довольно: у взрослой женщины бонго ляжки толщиной с мужской торс, а в окружности бедер она даст фору любой готтентотской Венере[259]. Здесь не редкость красотки весом сотни в четыре фунтов.

Доктор Швейнфурт уже давно жил неподалеку от фактории Гатты, поглощенный занятиями естественной историей, когда некий торговец слоновой костью с берегов Бахр-эль-Газаль пригласил его вместе отправиться в страну племени ниам-ниам. Можно представить себе, с какой радостью наш ученый принял предложение. Конечно, он счел долгом воспользоваться единственной, быть может, оказией изучить совершенно неизвестный дотоле народ, о котором ходили самые нелепые легенды.

Караван отправился в путь в конце января 1870 года. 19 марта он достиг Уэле, одного из притоков, а может быть — и верховья Убанги, впадающей в Конго.

Доктор Швейнфурт побывал у племени ниам-ниам и прожил там несколько месяцев. В результате он прекрасно узнал туземцев — даже научился немного их языку.

Если оставить в стороне некоторые особенные черты, по которым и различаются между собой отдельные группы человеческой семьи, то ниам-ниам — люди той же природы, что и все остальные. Уже давно покончено с абсурдной гипотезой, будто они мало чем отличаются от животных и у них чуть ли не хвосты растут.

Принятое для их племени название заимствовано из языка динка. Оно означает «едоки» или, точнее, «пожиратели» — прозрачный намек на каннибализм. Нубийцы переняли это название, и оно настолько срослось с представлением о людоедстве вообще, что его иногда прилагают и к другим каннибальским народам. Собственно говоря, ниам-ниам неразборчивы в пище так же, как бонго, но притом еще в высшей степени плотоядны. Мясо — их главная пища, а возглас: «Мяса! Мяса!» — их лозунг и страстный боевой клич в ссоре и на войне.

Вот, между прочим, характерный факт, дающий пищу для любопытнейших параллелей. У динка, народа, по существу, земледельческого, инфинитив глагола «есть» применяется и для обозначения сорго, тогда как у ниам-ниам омонимом[260] этого глагола будет название именно мяса: «мясо» и «есть» звучат одинаково.

Поэтому нет ничего удивительного, что столь односторонняя склонность толкает ниам-ниам к людоедству. Собственно, для них это совершенно естественное дело. Ниам-ниам сами запросто рассказывают про ужасные пиршества с человеческим мясом, собирают зубы своих жертв, делают из них ожерелья, которые с гордостью носят. Среди охотничьих трофеев они выставляют черепа съеденных людей, а человеческое сало у них — предмет повседневной торговли.

Едят ниам-ниам военнопленных (мужчин и женщин), едят жертв разбойничьих набегов — брошенных в деревне стариков, по слабости своей самих попадающих в руки. В мирное время, если умрет иноземец, путешествующий в этой стране, — его съедают. Если умрет одинокий, оставшийся без семьи туземец — тоже съедают. Будь это друг, товарищ — не имеет значения: это мясо! Более того, они выкапывают из земли и съедают полуистлевшие трупы умерших в пути караванщиков. Швейнфурт отказывался верить в эти омерзительные подробности, рассказанные ему одним из нубийцев Гатты, но ниам-ниам, не стыдясь своих обычаев, сами заверили доктора, что считают съедобными любые трупы, кроме трупов людей, страдавших от кожных болезней.

Однако этот обычай, которому до сих пор не удалось дать правдоподобного объяснения даже в качестве пережитка древнего культа, бытует далеко не у всех. Есть среди ниам-ниам личности, питающие такое отвращение к человеческому мясу, что они даже отказываются что-либо есть с блюда, которым пользовался их соплеменник, предаваясь каннибализму.

Поскольку ниам-ниам так ужасно плотоядны, они, в отличие от многих африканских племен, не вырывают себе резцы, а, напротив, подтачивают и заостряют их, чтобы легче грызть труп или в сражении рвать «голыми зубами» тело еще живого врага. Дальше этого каннибализм простираться уже, вероятно, не может.

Большинство работ здесь выполняют женщины, мужчины не утруждают себя и располагают множеством времени для занятий туалетом, особенно прической, которой щеголяют до невероятия. Трудно назвать вид косичек, локонов, бантиков, валиков, узелков, тесемок, завивок, который эти господа не испробовали бы, чтобы придать сложному сооружению из волос как можно более утонченный шик. Вот какова была самая распространенная мода в те времена, когда ниам-ниам посетил Швейнфурт. Сначала волосы начесывали на лоб, делая при этом еще пробор и оставляя на лбу треугольную прядь. Еще по пряди брали на каждом виске, закидывали назад и завязывали узлом на затылке. По бокам завивали локоны, изображавшие ломти дыни. На висках у самых корней волосы заплетались бантиками или узелками, а дальше свешивались косицами вокруг шеи, причем три-четыре самые длинные косицы падали на шею или даже на грудь.