Приключения в лесу - [52]

Если бы не тревога, поднятая птицами…

Жандармы шли рядом медленно и бесшумно. Сойка всё ещё продолжала кричать, но они не обращали внимания ни на неё, ни на дрозда, ни на воробьёв. Жандармы не знали птичьих сигналов и не могли понять, что об их присутствии известно. Они прошли мимо меня, и я почувствовал запах солдатских сапог.

Я пришёл в укрытие, дрожа после опасной встречи. Я был очень утомлён, лёг спать, но долго думал о случившемся. Было ясно, что пастух не умолчал о своём приключении и полиция решила меня разыскать. Поэтому и не пришли в этот день пастухи с овцами и козами, поэтому в лесу стало так тихо и спокойно. Хорошо, что были птицы. Я припоминал их сигналы и всё больше убеждался, что они были иными, чем в случае с горлицей, — более тревожными. Сейчас дрозд кричал не «тю-тю-тю», как тогда, а «джик-джик-джик» и вертел хвостом. А крик сойки стал более кратким, как бы обрубленным, и писк воробьев звучал отчаяннее. Всё это убеждало меня в том, что птицы могут не только предупреждать об опасности, но также сообщать, от кого она исходит.

Потом я узнал, что собаки по-разному лают на медведя, на волка, лисицу, зайца, кабана или человека, и это даёт возможность пастухам безошибочно узнавать, кто приближается к ним или им угрожает. Но в ту тревожную ночь, полную размышлений, я припомнил и другие особенности в поведении птиц. Я вспомнил, что, когда шёл по лесу, в одном месте лесные птицы не боялись меня, а в другом пугались и поднимали тревогу. Было очевидно, что у птиц есть свои районы. В моём районе они меня знали и держались спокойно, а в других не знали и настораживались. Нужно было, значит, любой ценой оставаться здесь, где птицы меня уже знали, потому что тут я мог полагаться на их сигналы.

Но мой район находился под наблюдением. Как быть?

Тогда я придумал следующее. Отойти подальше и совершить открытое нападение. Напасть, например, на каких-нибудь дровосеков или пастухов с ружьём в руке и таким образом отвлечь внимание полиции от моего района. Кроме того, одним ударом я бы обеспечил себя всем, что мне было необходимо, и в первую очередь — одеялом, ножом и солью.

Дрозды в беде. Партизанская операция с незаряженным ружьём

Прежде чем совершить партизанскую операцию, необходимо было в течение двух-трёх дней как следует отдохнуть и набраться необходимых сил. Нужно было не только хорошо отдохнуть, но и как следует подкрепиться, поэтому я наловил в реке десяток форелей, а вечером, когда стемнело, разжёг гайдуцкий костёр и испёк их. «Гайдуцким» назывался этот костёр потому, что разжигался в яме, яма покрывалась тонкими камнями, а когда они накалялись, на них и пекли — если было что печь. Разжигали сухие дрова, чтобы не было очень много дыма, хотя ночью дым не виден, а камни прикрывали огонь, так что он оставался скрытым.

Я второй день не выходил. Спустился к реке только раз, чтобы напиться. Третий день начался, как второй, с печёной рыбы и лежания. Был ясный и спокойный день. Певчие птицы своими голосами оглашали лес. Солнце спокойно пригревало. Пчёлы перелетали с цветка на цветок и собирали мёд, а я лежал на спине с закрытыми глазами и думал о предстоящем приключении. Вдруг раздался тревожный писк дрозда, и я услышал свист крыльев. Я увидел, что мои друзья пулей взлетают к небу, а потом снова опускаются и кружат над кустарником, оглашая окрестности тревожным «тю-тю-тю». Я схватил топор и бесшумно продвинулся вперёд, пока наконец не увидел дерево, над которым летали два дрозда. Это был огромный дуб, на вершине которого находилось их гнездо. Его я сразу увидел, но под деревом не было никого. А тревога наверху не прекращалась, и всё бы кончилось очень плохо, если бы в последнее мгновение я не заметил, что одна из «веток» дерева извивается и её конец изгибается, как крюк на пастушьей палке, над гнездом дроздов, где сидели три или четыре птенца. «Живой» веткой был огромный уж, готовый проглотить птенцов. Я размахнулся и рассек топором его надвое. Нижняя половина соскользнула по дереву и упала у моих ног, а верхняя, с головой, покачалась и только после второго удара стала падать с ветки на ветку, пока не очутилась на земле.

Дрозды увидели, как страшное пресмыкающееся корчится и вздрагивает перед смертью, но успокоились, только когда я палкой отбросил в сторону останки ужа.

С этого дня Джико и Тютюка (так я стал называть дрозда и дроздиху) ещё больше привязались ко мне, а когда я отправился в свой первый боевой поход, сопровождали меня до опушки леса. Они перелетали с ветки на ветку и подбадривали меня своими весёлыми «чири-ик, чири-ик», которое звучало как: «Держись, держись и не бойся!»

А мне действительно необходима была поддержка, потому что я отправился на партизанскую операцию с незаряженным ружьём! И сколько неизвестного ожидало меня в грядущем приключении… Я всё ещё не знал, где и на кого нападу и окажут ли мне сопротивление. Лишь одно было ясно: нападение надо совершить вечером, а ночью любой ценой вернуться в укрытие.

И всё-таки мне очень везло. Во-первых, я думал, что совершаю налёт на пастушью хижину, а оказалось, что это была сыроварня и там соли и хлеба было сколько душе угодно. Да ещё два новёхоньких карабина и много одежды. Там в то время было только двое мужчин, потому что пастухи ещё не вернулись с пастбища. Я толкнул дверь, направил на них дуло незаряженного ружья и крикнул: