Приключения Трупа - [55]
— Наш мертвяк — не шваль: жаль. Но не отдашь — не возьмешь, а не возьмешь — не проживешь!
Труп вершил дела с размахом. Продавал — ощерясь, а покупал — прелесть. Бил — в зуб, а выбивал — челюсть. Раздевал — догола и отпускал — с крахом. Выдавал пыл — из-за угла и наживал капитал — страхом.
Оттого и наплодил в тени экспериментов хищников, завистников и конкурентов.
Стриг барыг кнутом, за баловство свалил в овин, на клевере, а они из-под вил гуртом заблеяли!
Один ныл, что получил с него меньше, чем оплатил.
Другой — что неживой псих отбил у них гарем ценнейших женщин.
Третий заметил, что проглотил мертвую наживку и за чистую монету раздобыл второсортную фальшивку.
Четвертый подхватил тернистую эстафету и заявил, что останки человека — плут, для того и нужен, а в банке по его чекам не выдают и на ужин.
Пятый заключил, что проклятый не спятил, а — хуже.
А вместе — взывали к морали и чести, причитали о судьбе, поливали мертвеца грязью, рвали на себе за прядью прядь, собирали оравы, кричали, что пора молодца унять, и отвечали «ура» и «браво».
И стали лукаво тренировать рать для расправы.
А Труп стоял на своем, как дуб на мосту: не твердо, но гордо. Корешки не распускал, но и вершки не опускал. Проем занимал, но суету презирал, рывки отметал, а на клевету отпускал плевки, как со скал выделял в водоем кал.
Однако в печати помещал разоблачения.
Писал с осуждением, что партнеры — клоака и воры.
Публиковал без изъятий акты итогов и факты подлогов.
И направлял свои статьи не анонимно, как внучатый племяш — чужой и безучастной мамке, а за интимной подписью, как «ваш дорогой покойный» и — в черной рамке.
Враги поступали взаимно, хотя и с оторопью вначале.
Тишь нагих крыш оглашали крики:
— Урод! Задрал, как овечек шакал. На пики!
И тот, и эти не шутя изображали зуд и призывали суд, как сквалыжники, а сподвижники предлагали калечить и собирали, как дети, булыжники.
Но в суде дрожь признали за ложь и отвечали, что нигде не пройдет номер: одним замечали, что ответчик — мертвец, а другим — что истец помер.
И тогда сказали обиженные, как в беде униженные:
— Милый, мы — круты, а ты — не хилый?
Уняли печать, без суда замяли шумы и дали команду искать правду и побеждать — силой.
От слежки Труп не уходил.
В спешке решили: глуп или дебил.
Проследили: урод нередко совершал сделки в конторе, как белки мастерили приплод в клетке.
Заключили: шакал устал на просторе.
И без разведки, нахрапом, приступили к плану захвата.
Сначала предупредили о силе запиской:
«За охрану пути к карману плати от капитала по ставке низкой. Для справки: без риска».
Но нахал отказал. Отвечал письмом: за бузу угрожал огнем, а внизу приписал нагло: «Вы без головы. Лягвы!»
Получив ответ, рассудили, что дядя — глумлив и строг, пригласили его на обед и — захватили с автомобилем в засаде у стыка дорог.
Наподдали ему прилежно промеж ног и пытали на сеновале — дико. А сбили кутерьму — запросили выкуп.
Но опоздали — на малость. Хитрец приберег подвох: считали, что — жилец, а оказалось — сдох.
Позже разузнали: этот — не тот, а тот, похоже, еще живет, и капитал на счет идет.
Тогда прошептали, что метод избрали не гибко, что от усилий — ошибка, и погнали банду в атаку. Окружили его команду и без труда прошили забияку очередями.
Но пострадали от того — сами.
При перестрелке покойный дебил служил броневой стенкой, потом ползком, на веревке, ловко отвлекал нападавших и остужал разбойный запал, а прибежал по крику постовой, неживой изображал собой улику — по пуле в ране стрелявших отыскали в соседнем ресторане и вздули осязательно и красиво, как в спортзале — на переднем плане в показательном финале.
От такого разбора группа недобитых зарычала ретиво, как свора у корыта, и последнее слово сказала в удалых позах: от взрыва контора Трупа взлетела на воздух.
Но снова — неудача: тЕла не нашли ни под обломками, ни вдали.
— Не иначе, — изрекли с громкими охами, — на крупицы разнесли. Плохо ли? Крохами!
И опять одного не учли убийцы: охранники заранее, без паники, перевезли своего любимца, и вскоре израненный герой обозначил стать в другой конторе и, как волчица стрелкам и собаке, сам начал — с лихвой, по-собачьи — мстить: горе за горе, факел за факел, прыть за прыть!
Сначала одичалый Труп поджег свою новую контору.
Дал намек прокурору на готовую скамью для приговоров: зажал под зуб письмецо — подлецов указал в лицо.
Рядом собрал арсенал гадов: от зарядов до снарядов.
И не бежал вприпрыжку, а намотал вещдоков — на вышку!
Потом мертвецом, с ножом под мышкой, одиноко проникал в логово к неприятелям, а из кармана убогого нахала торчала драная бумажка с угрозой — карательной:
«Стервоза и дрянь! Отстань! Встань в свою позу: на краю какашки. Букашки! Прибью без наркоза и промашки!»
Торчала из нахала и другая — смешная:
«Пригожий рыцарь, и с тобой
Случится то же, что со мной!»
Затем его ребята без ухвата цепляли кого попало и пытали чем могли: утюгом без одеяла, клочком земли в рот, концом стали в живот. Поступали и строже: сдирали кожу с мяса и обливали дрожащих и безгласных горящим маслом.
На пытках Труп доказал, что суров для прытких: восседал молча, в черных очках, и оскал сохранял волчий, а в руках, наперевес, под пуп, держал обрез — оберегал проворных повес. Пугал на зависть спецназу: так, что зуб на зуб у вояк не попадал. Признавались, что боялись: вот-вот оживет. Доигрались!
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».