Приключения Трупа - [36]
Молодица — им:
— Хочу разводиться. В дым!
Стали веселиться:
— А к врачу?
— Сдали мочу?
Встали. Прижали. Потрогали понемногу и — обняли:
— Почём внаём шали и ситцы?
Дали ей вцепиться, но рисковали, играя, от затей намочиться и с резвостью отбежали, вытирая лица.
Затем, как фен, осушил всем пыл обмен любезностями:
— Дурдом! Растакая маета!
— Мокрица!
— Клевета! Судиться!
Стали торопиться в деталях объясниться:
— Не разведем. Сбережем здоровую семью — не корову и свинью. Терпение украшает и повышает народонаселение.
— Продажная бумажная сыть! На кой ляд к вам, супостатам, ходить вброд взад-вперед? Свой срам бередить?
— Не фея! Нога — не лопата за сараем, не кочерга за плетнём — подождём: не заржавеет, не растает под дождём. А мы — не черви и угри: до зимы не уползём. Приходите, посетитель, к нам на приём через три месяца вдвоём, в любую погоду, и отвесится вам вчистую: и свободу даём, и в добавку — подмахнём справку.
— Судьи ссучены! — устало закричала молодожёнка. — Вздрючены, как скутеры в излучине на гонках! — и застучала грудью о компьютеры. — Возня! А у меня — напряжёнка!
— Ах, — сказали, — на губах пена. Отчего? Падучая?
— Ползучая — от него — измена!
Замолчали — изумленно. Прошептали — наклонно:
— От чучела! Видали?
— Едва ли.
Полистали закон. Почитали и — захохотали. Смешон?
Проворчали, что рассказы о разрыве — сердцу дорогие, но — не в перерыве, и — убежали в дверцу.
Но сразу пристали, и с наказом, другие:
— Наша задача, мамаша, вашу семью за семью печатями и печалями сохранять, и не иначе. Намотали нить?
Она, плача, — о сокровенном, об утрате:
— Вина видна. Его трахали. Морковь в томате с хреном втемяшили. Педераст! Горазд на любовь в таз.
— Ничего. Страхами вашими не пугайте нас. Отлюбится, как ничья собака, и с улицы — в норку. Ссутулится до головы, а вы ему — порку.
— Я — узница брака. Не пойму, почему безобразие.
— А муж? А детишки от него? Оказия!
— Ну уж слишком! Ни одного. Страсть — не в масть. Не тот сорт. Он — ужасен.
— Тем паче. Значит, аборт. И без проблем. Но пассия — закон отчаяния. А он согласен на развод или как?
— Молчание — согласия знак.
— И не придет?
— Для чего?
— Для совместной подачи заявления ввиду известной неудачи совокупления.
— Нет его. Скелет — от него. Умер в чаду раз врата. Макака! Труперда!
— Без мата! А когда?
— До брака.
Зажужжали, как зуммер в накале.
Прервали увещание — организовали совещание.
И разбирали нити событий с такой суетой, будто в сите с водой ковыряли кому-то гной под задней, складнем, ногой тупой иглой — будто в корыте пиявку гоняли метлой.
Потом шепнули:
— Мамуля, умерьте пыл и спешите домой. Принесите справку о смерти: «Почил живьём семейно». Поверьте, с врачом подмахнём келейно. За жалость.
Намеревалась уйти, но по пути задержалась:
— Мертвый бессмертен и впредь не может умереть.
Кивнули мамуле:
— И что же? Не гордый! Прыть ему не возвратить. Почить — не жить: почему не повторить? И не надо даты. Мы не бюрократы. Берем за труды без труперды. И за награду по причине кончины без кутерьмы разведём. Бегом! Ждём!
И побежала неудачная новобрачная под дождём обратно.
Скакала по лужам азартно, промокала и утопала хуже малой шавки и повторяла многократно, у каждой канавки, важные детали справки:
— Живьём подлеца и без даты.
Но — опоздала: забрали мертвеца в солдаты.
Армейского наряда супруга не застала и семейственного друга по одеялу потеряла заочно, но прохожие рассказали, что видали сами и, похоже, точно:
— Вначале кричали ртом, потом стучали кулаками, потом сапогами и прикладами, потом задами и снарядами взломали двери, силою взяли твоего милого с его покрывалом, пробурчали, что не звери, а надо, передали объяснительную, что «призвали на действительную», и — умотали от взгляда.
От потери тела и одеяла молодая зарыдала до упада.
А встала — седая: побелела прядка волос.
Едва живая полетела к бюрократам — спела вопрос:
— Вдова я солдата или солдатка?
Встречали всерьёз, а услыхали — захохотали до слёз.
Затем разгоняли печали: поздравляли, целовали.
И отвечали совсем юридически:
— Пропадёт и не придёт год — развод автоматически.
Умирали от смеха над такой семьёй:
— И жене твой — не помеха, и стране — рядовой!
Искали повода для встречи: обнимали за плечи, мяли бока и не отпускали без довода и — пикника.
И вечером в столовой у новой доверчивой крали организовали крючкотворы сборы — проводы призывника.
Пили за бойца, скорбели о теле мертвеца, били бутыли убойно, пели нестройно:
— Супругу — командировку, супругу — наизготовку!
Грассировали, режиссировали, бисировали под балалайку, вальсировали.
А красивую хозяйку — массировали, массировали, массировали и — изнасиловали.
XVII. РЯДОВОЙ НА СТРОЕВОЙ
Война без трупа скупа, как черпак без супа, тропа без уступа и старшина — без пупа.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.