Приключения тележки - [6]

— Прошу вас, сударыня, распоряжайтесь! — вскинул руку Андорфи.

Артистка тотчас защебетала:

— Итак, предположим, перелом у щиколотки. Вам нужно будет только подвернуть брюки повыше, и мы выполним перевязку, укладывание на носилки, доставку. Прошу принять в этом участие вас, сударыня… и вас… и вас…

Из сознательного или бессознательного озорства назвала актриса в числе трех дам супругу часовщика? Ответить на это не могла бы, пожалуй, и она сама.

Во всяком случае, именно с этого момента собрание потеряло последние остатки серьезности.

Жена часовщика обладала чудовищными, встречающимися разве что в сатирических журналах формами. То, что она совершенно заплыла жиром, еще пустяки. Но ее живот достиг уже таких размеров, что под ним почти совершенно исчезали ее короткие толстые ножки.

А так как это была сравнительно молодая особа, к тому же живая и подвижная, да еще бесхитростная до наивности, по-детски восторженная и общительная, то свою безнадежную борьбу с ожирением она вела совершенно в открытую. Исполненная несокрушимой энергии и пафоса, достойного газетной рекламы, жена часовщика мобилизовала против одолевающего ее жира решительно все — врачей» массажистов, парилки, гадальщиц чудодейственные средства, прославлявшиеся старыми календарями, колдовство деревенских знахарок.

Столько женщин вместе! На любом, куда более интересном собрании неизбежны были бы подмигивания, смешки, перешептывания. Просто так, из-за любого пустяка. Тем более если попадется на зубок что-нибудь пикантное.

Но уж такое! Найдется ли в мире сила, способная притормозить жадную, безжалостную готовность женщин посмеяться над себе подобными?

Когда жена часовщика услышала приказ руководительницы занятия, ее круглая пухлая физиономия исказилась ужасом, но тут же заискрилась гордостью: да, да. ее отличили из всех, избрали для выполнения задания по противовоздушной обороне! И тотчас, без перехода, в глазах ее заметалось сомнение: справится ли, оправдает ли доверие?…

Вся женская рать уже хихикала, посмеивалась, давилась от смеха. Иные прижимали ко рту платочек, чтобы не прыснуть невзначай.

Все пошло прахом — авторитет руководительницы занятий, строго соблюдаемая дисциплина. Если стайка женщин, стайка молодых девушек получила повод посмеяться, они смеются — и все тут!

И учитель музыки уже не был похож на себя; словно балетный танцор, он высоко вскинул одну ногу, затем опустился на скамью, стоявшую у стены, и провозгласил:

— Итак, милостивые государыни, позвольте мне пасть на грязную землю. То есть считайте, что эта скамейка и есть земля. Так вам будет легче до меня добраться! Прошу вас, приступайте!

О-ох! Учитель музыки вовсе не жену часовщика имел в виду, говоря все это. Но все восприняли его слова именно так. Ибо жена часовщика первой, по усердию своему и доверчивости, сделала движение, дабы стянуть носок с щиколотки пострадавшего. И потому было невообразимо смешно даже представить себе, как она проделывает это, склонившись до земли со своим бочонком-животом.

Да и так, чтобы нагнуться к скамье (уже это грозило ей апоплексическим ударом!) и с горем пополам перевязать волосатую ногу Андорфи, она должна была рукою несколько раз вправлять свой живот.

Для пущего увеселения собравшихся помощницей жены часовщика при перевязке была тоненькая как тростинка дочь корчмаря.

Но все же собрание пока еще сохраняло хоть некоторую видимость самоконтроля и дисциплины.

Начальственные окрики артистки, пробиваясь сквозь шум, в какой-то мере еще сдерживали жильцов.

— Серьезнее, господа, прошу вас, серьезнее… Пожалуйста, следите за перевязкой…

Поток откровенного веселья окончательно захлестнул аудиторию, когда перевязанного Андорфи надо было поднять на носилки и по лестнице отнести наверх.

Во время перевязки Андорфи очень правдоподобно стонал и шипел от боли. Жена часовщика — именно она, от рук которой он претерпевал все страдания, — нашла это «прелестным» и с детской откровенностью расхохоталась.

Вот он, случай вырваться на волю сдавленным, затаенным смешкам! Секунда — и все убежище сотрясалось от смеха.

Наконец настал черед процедуры перекладывания пострадавшего на носилки. Три сестры милосердия подхватили Андорфи под мышки и за ноги и переложили со скамьи на низенькие носилки. Среди них, естественно, была и жена часовщика, которая то тяжело отдувалась, то буквально захлебывалась от смеха. Это доконало зрителей — они хохотали как сумасшедшие, взвизгивая и подталкивая друг друга локтями.

Тут уж не выдержала и руководительница занятий. Упав в объятия своей горничной, она смеялась до слез.

Словом, хохотали все.

Впрочем, оказывается, не все!

Дворничиха, как будто под защитой некоего контрволшебства, даже не прыснула. Она молча взирала на происходящее, и потемневшее лицо ее было желчным и угрожающим.

Суровое должностное лицо в юбке

Дворничиха вела сейчас наблюдение за собственным мужем, который, поддавшись общему настроению, от души хохотал над злоключениями учителя музыки.

Дворник бочком-бочком ускользнул в другой конец подвала. Он сделал это потому, что жена уже несколько раз пыталась его приструнить:

— Хоть ты остепенись! Не гогочи над каждой глупостью.