Приключения слов - [9]
Не дай бог владети смердьему сыну собольею шубой!
А. Г. Преображенский к смердеть прибавляет и смрад.
Холоп, холуй (слова одного корня с нахал и шалый) означали подневольных слуг. До самой революции в ресторанах господа подзывали лакеев криком: "Эй, холуй!"
Теперь у нас так никого не называют. Сохранилось это слово только у преступников и диверсантов, вроде Саенко в хронике Валентина Катаева "Время, вперед!":
"Будешь теперь моим холуем, - сказал Саенко парню. - Знаешь, что такое холуй?
Но парень не знал, что такое холуй..."
Слово болван восходит ко временам язычества, идолопоклонства на Руси.
Болваном, болванкой или чушкой также называют слиток чугуна или свинца, но чушка значит еще и "свинья".
Свиньей у нас ругают грязного, нечистоплотного человека. В быту слово у нас не считается очень оскорбительным.
Выражение подложить свинью, в смысле "напакостить" кому-нибудь к живой свинье никакого отношения не имеет.
Свиньей назывался в Древней Руси военный строй клином, который, как тараном, пробивал неприятельский фронт.
Запись про Ледовое побоище 1242 года в "Софийском временнике" рассказывает о битве на Чудском озере:
"Бе тогда день суботный, солнце всходящему, и съступишася обои полци; немцы же и чудь пробишася свиниею сквозе полци, и бесть ту сеча зла и велика". То есть в переводе: "Был тогда день субботний, взошло солнце, и сошлись оба полка. Немцы и чудь пробились свиньею сквозь полки, и была та битва жестока и велика".
Но, хотя враги и "подложили свинью" русским, князь Александр, прозванный потом Невским, разгромил псов-рыцарей, и "не бе им камо утещи, и биша их на семи верст по льду до Суболического озера"... (и некуда было им бежать, и били их на семь верст по льду до Суболического озера).
В дореволюционном "высшем" обществе ругались так же, как и среди людей "обыкновенных".
У Льва Толстого в "Анне Карениной" Долли, жена Облонского, говорит своему мужу: "Пускай все знают, что вы подлец!"
Герой гоголевского "Носа" - коллежский ассесор Ковалев собирался "напрямик сказать господину в мундире, что он только прикинулся статским советником, что он плут и подлец"...
Пушкин называл министра народного просвещения С. С. Уварова "большим подлецом".
По происхождению это слово не было бранным. Подлец - от подлый. Так называлось сословие, облагаемое податью, затем это слово стало обозначать "простонародный".
Подлый - это от подать, от тех денег, налога, подати, которую платили крестьяне своим господам. Слово это пришло к нам из польского языка в XVIII веке.
Польское podly (первоначально "простонародный") восходит к глаголу podacsil - "подчиниться".
В словаре Д. Н. Ушакова написано о слове подлый:
"Буквально - низший, первоначально означало: принадлежащий к крестьянскому, податному сословию и употреблялось как термин, без бранного оттенка".
А затем от подлый образовалось и подлец...
"Подлые" слова не означали раньше брани. В "Капитанской дочке" Пушкин пишет о Швабрине:
"Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие".
Здесь в подлых значило в "льстивых", "подобострастных" выражениях.
Когда Пугачев помиловал Гринева:
"Целуй руку, целуй руку, - говорили около меня. Но я предпочел бы самую лютую казнь такому подлому унижению" (то есть крайне постыдному для дворянина Гринева).
ШАЛЬНОЙ
Слово шаль в значении теплого шерстяного платка настолько обрусело, что не отмечено в "Словаре иностранных слов", хотя оно в нашем языке и заимствованное.
По-французски, по-немецки и по-английски шаль звучит так же, как и по-русски, только по-разному пишется: chale, Schal, shaw.
"Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан в волосах"
(А. Блок. "Анне Ахматовой").
Среди стихов "Руслана и Людмилы" Пушкин набросал строчки:
"И грудь открытая, и эти кружева,
И на одно плечо накинутая шаль".
Но в русском языке уже давно существовало другое слово шаль, омоним по отношению к первому (тот же корень, с перегласовкой, в словах "нахал", "на-халь-ный").
В словаре середины XVIII века "Опыт Российского сослов
ника", то есть в словаре синонимов, составленном Фонвизиным, указано: "Сумасброд, шаль, невежда. Шаль притворяется обычно глупее, нежели есть, и часто дурачеством досаждает".
Нынче от этого корня остались слова: шальной, шалый, шалун, шалить, ошалеть...
Шальные деньги, шальная пуля. Шалом называли бешенство скота. В наших поговорках часто встречается шаль, шальной:
На гроши выпил, на пятак шали своей прибавил.
На всякую шаль выросло по лозе, на всякую болесть - по зелию.
На гнилой товар - шальной купец.
У Леонида Леонова в романе "Вор": "Чего же ты, шальной, без спросу входишь?"
Шалопут, шалопай, шалтай-болтай - все это от шаль. Владимир Даль в своем "Толковом словаре", кроме шалопая, отмечает еще и шелопая. В. И. Даль производит шелопай от французского chenapan (шенапа), что значит "шатун", "бездельник", "бродяга", "негодяй", "повеса".
Поговорка "эх шаль, на три деньги шваль" - позднейшего происхождения. В русском языке существовало слово швальня - швейная мастерская, швейня. Отсюда - швея, швейка женского рода и мужского рода - шваль, то есть портной. Отсюда же шов и шило.
Центрами русской литературной эмиграции были не только Париж и Берлин. С ними пыталась соперничать и Прага. «Скит» — русское эмигрантское литературное объединение, существовавшее в Праге с 1922 по 1940 г. Его бессменным руководителем был выдающийся русский литературовед и критик Альфред Людвигович Бем (1886–1945?). В книге «Поэты пражского „Скита“» на основе архивов Праги, Москвы и Санкт-Петербурга и эмигрантской периодики впервые широко представлено стихотворное творчество участников этого объединения. В нее целиком включены также выходившие за рубежом поэтические сборники В. Лебедева, Д. Кобякова, Э. Чегринцевой, А. Головиной.
Это не путеводитель по городу с подробным перечислением его площадей, улиц и переулков, а сборник небольших рассказов о людях в нём, о случайности их встреч и разговоров, не унесённых в небытие ветром времени. Это – жизнь москвичей двух последних столетий в городе великой истории и потрясающей культуры, бегло запечатлённая в мемуарной литературе. Это те драгоценные фрагменты бытия, которые вызывают желание знать о них больше, пройти по пути исканий, страданий и радостей наших предшественников.
Издание продолжает серию трудов священника Георгия Чистякова (1953–2007), историка, богослова, общественного деятеля. Оно включает в себя циклы радиобесед о европейской литературе XX века и о русской литературе XIX–XX веков, в основе которых лежат выступления на радио «София» в конце 1990-х годов. Подавляющее большинство текстов публикуется впервые. В приложении помещены две тетради записок и избранные стихотворения. Издание адресовано литературоведам-профессионалам, а также всем интересующимся историей культуры. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В монографии, приуроченной к 200-летию со дня рождения Ф.М. Достоевского, обсуждается важнейшая эстетическая и художественная проблема адекватного воплощения биографий великих писателей на киноэкране, раскрываются художественные смыслы и творческие стратегии, правда и вымысел экранных образов. Доказывается разница в подходах к экранизациям литературных произведений и к биографическому кинематографу, в основе которого – жизнеописания исторических лиц, то есть реальный, а не вымышленный материал. В работе над кинобиографией проблема режиссерского мастерства видится не только как эстетическая, но и как этическая проблема.
Эта книга — универсальный ключ к пониманию всех времен английского языка. Автор предлагает новый способ изучения и преподавания английской грамматики. Уникальная авторская методика состоит из детального разбора каждого времени в отдельности и объяснения их взаимосвязи друг с другом. Данный метод даст вам удобную шпаргалку по английским временам и поможет исключить ошибки при их использовании. Книга предназначена для всех, кто изучает английский язык, а также может быть использована как методическое пособие для преподавателей английского языка.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.