– Да, Байнес, я тщательно изучил все это дело и далеко не уверен в правильности вашего заключения, а мне бы очень не хотелось, чтобы ваша ошибка обнаружилась перед публикой.
– Вы чересчур добры, мистер Холмс.
– Уверяю вас, что я желаю вам только добра.
Мне показалось, что в глазах мистера Байнеса мелькнула лукавая улыбка.
– Мы, кажется, условились, что каждый из нас пойдет своей дорогой, мистер Холмс. Я выполнил свою часть договора.
– Прекрасно! – воскликнул Холмс. – Только потом не пеняйте на меня.
– Нет, я верю, что вы желаете мне добра, но каждый из нас действует по своей системе, мистер Холмс: у вас – одна, а у меня – другая.
– Если так, то оставим этот разговор.
– Я всегда готов делиться с вами своими новостями. Этот мулат оказался настоящим дьяволом, сильным, как бык, и свирепым, как черт. Он едва не откусил Доунингу палец, пока мы не справились с ним. Он почти совсем не говорит по-английски и на все вопросы отвечает рычанием.
– Вы уверены в том, что это действительно он убил своего господина?
– Я этого не говорил, мистер Холмс: у каждого из нас свои уловки. Кажется, таково наше условие.
Холмс пожал плечами, и мы вместе оставили дом.
– Я отказываюсь понимать этого человека, – сказал он. – Конечно, он прав, и каждый из нас должен идти своей дорогой, но все же в нем есть что-то для меня неясное.
Когда мы вернулись в гостиницу, Холмс сказал мне:
– Сядьте в кресло, Ватсон, я хочу посвятить вас во все подробности этого дела, так как сегодня ночью мне, вероятно, понадобится ваша помощь. Прежде всего я расскажу вам свои догадки; на первый взгляд, они покажутся вам в высшей степени простыми, хотя доказать их достоверность оказалось не так-то легко, – в этом отношении у меня имеются еще кое-какие пробелы, которые мы и должны заполнить.
Итак, остановимся еще раз на записке, которую Гарсиа получил за обедом в день убийства. Оставим в стороне мысль, что его слуги замешаны в это дело. Мы не должны забывать, что он сам пригласил к себе мистера Эклса, который был ему нужен для удостоверения алиби. Значит, никто иной, как сам Гарсиа, собирался в эту ночь совершить какое-то преступление, так как только в таком случае человек думает об алиби. Но, допустив это, появляется вопрос, кто же, вероятнее всего, покушался на его жизнь? На это может быть только один ответ: то лицо, против которого он сам замышлял недоброе. До сих пор, как мне кажется, все мои рассуждения совершенно логичны. Теперь для нас становится вполне ясным и исчезновение слуг испанца: все трое должны были быть участниками какого-то темного дела. Если бы Гарсиа вернулся невредимым, присутствие англичанина служило бы для него прекрасным алиби, и все было бы улажено. Но преступление, по-видимому, было рискованное и грозило даже смертью самому Гарсиа; если бы это случилось, оба его соучастника должны были, не дождавшись его возвращения к определенному часу, скрыться с таким расчетом, чтобы впоследствии продолжать дело, в котором он потерпел поражение. Не правда ли, до сих пор все мои предположения вполне логичны?
Я невольно удивился, как все это не пришло мне в голову раньше, до того ясными казались мне его доводы.
– Но почему же один из слуг снова вернулся в дом?
– Видите ли, бегство было так поспешно, что он мог забыть в доме какую-нибудь вещь, которая была для него очень дорога, с которой он никак не мог расстаться… Вы допускаете эту возможность?
– Ну, а что же дальше?
– Перейдем теперь к записке, полученной Гарсиа во время обеда. Она прямо указывает на то, что был еще какой-то соучастник вне дома, но где именно? Я уже говорил вам, что разгадку необходимо искать в одном из больших домов поблизости, число которых должно быть крайне ограничено. В первые дни своего пребывания здесь, вместе с ботаническими исследованиями, я наводил справки о таких домах и о лицах, живущих в них, интересуясь больше всего их биографиями. Должен вам сказать, что только один из этих домов остановил на себе мое внимание. Это знаменитый старинный дом под названием Гай-Гебль, в полумиле расстояния от того места, где произошла катастрофа. Все остальные дома принадлежат мирным гражданам, не представляющим собою ничего интересного. Но мистер Гендерсон из Гай-Гебля оказался человеком довольно-таки загадочным, с которым легко могли произойти разные странные случаи. Я занялся этим домом и стал наблюдать за его домашними.
Странные это люди, Ватсон, но страннее всех сам хозяин дома. Под благовидным предлогом мне удалось проникнуть в его дом и увидеть его, и мне показалось, что в темных, глубоко-впавших глазах его я прочел, что он ясно сознает, зачем именно я обратился к нему. На вид ему можно дать лет пятьдесят. Это сильный, деятельный и мужественный человек, с седыми волосами, большими черными бровями, с легкой походкой и гордой королевской осанкой; под его спокойной внешностью, видимо, скрывается пламенная натура. Он скорее иностранец, а, может быть, долгое время жил в тропиках, так как имеет смуглый, почти желтый цвет кожи. Его друг и секретарь, мистер Лукас, – тот, вне всякого сомнения, иностранец; он ловок и гибок, как кошка, имеет вкрадчивые манеры и цвет кожи у него шоколадный. Таким образом, Ватсон, нам приходится иметь дело с двумя группами иностранцев, – в Вистариа-Лодж и в Гай-Гебли, – и пробелы наши, как видите, заполняются.