Приключения Ромена Кальбри - [22]

Дядя подошел к моей постели и секунду так глядел мне в глаза, что у меня сердце замерло от страха, я думал, что он сейчас меня убьет.

— Никогда не смей мне говорить подобных глупостей, а то я тебе задам! Век будешь помнить! Спи, дурак!

С этими словами он вышел, заперев за собой дверь, и скоро шаги его замерли на лестнице. А я больше часа дрожал под сырым холодным одеялом, закутался в него с головой и не смел высунуть носа, хотя кругом было тихо. Наконец я расхрабрился настолько, что поднял голову и открыл глаза.

Через высокие окна в комнату падал лунный свет и освещал ее прихотливыми бликами, разделяя на две половины — светлую и темную. На дворе завывал ветер, стекла звенели время от времени в старых рамах и маленькие облачка набегали и застилали собой луну. Я долго смотрел на небо. В эту тяжелую минуту одиночества оно было для меня то же, что маяк для моряка. Я закрыл глаза и старался заснуть, но от порыва ветра заколебались ставни, дерево заскрипело, ковер и обои заколыхались, и от одной вышивки в раме отделился красный человек, он размахивал саблей и приближался ко мне. Крокодил начал танцевать на конце веревки, раскрывая свою страшную пасть; чудовищные тени побежали по потолку, в то время как рыцарь, которого, очевидно, разбудил весь этот шум, зашевелился в своем фантастическом вооружении.

Я снова замер от страха, хотел кричать, умолял рыцаря защитить меня от красного человека и от крокодила, но я не мог пошевелить ни одним членом и мне показалось, что я умираю. Дальше я ничего не помнил.

На другой день дядя далеко не ласково разбудил меня. На дворе уже был день.

Красный человек неподвижно стоял на своем месте в рамке.

— Постарайся просыпаться сам, и пораньше, — сказал дядя, — чтобы будить тебя уже не приходилось, а теперь одевайся поживей и пойдем в контору. Я засажу тебя за дело, которое ты будешь делать до моего возвращения.

Дядя Симон принадлежал к тем маленьким, вечно подвижным людям, которые ни минуты не могут оставаться спокойными, а вечно суетятся. У него в крови была энергия, присущая всем Кальбри, но у него она доходила до какого-то остервенения.

Худой, маленького роста, почти карлик, он целый день был в движении. Вставал в четыре часа утра, тотчас же бежал в свою контору, где и работал без отдыха до прихода клиентов, т. е. до восьми или до девяти часов утра.

Эту пятичасовую утреннюю работу я должен был списывать весь остальной день, надо было заготовить ему копии со всех бумаг.

Я с нетерпением ждал, когда он уйдет и я останусь один, поэтому тотчас же после его ухода я бросил урок, который он мне задал, и побежал наверх.

У меня в голове засела мысль: отомстить красному человеку за ночные страхи. Я чувствовал, что если на следующую ночь он снова отделится от стены, выйдет из рамы и станет грозить мне саблей, то я умру от страха. В кухне я нашел очень скоро молоток и гвозди. Этого добра было в доме довольно — дядя чинил все сам.

Вооружившись молотком, я пошел прямо к красному человеку. Он имел самый спокойный и безобидный вид и оставался совершенно неподвижным в своей раме. Но я не дался в обман этому коварному спокойствию и сильным ударом молотка пригвоздил его руку к стене.

Рыцарь было стал волноваться в своем вооружении, но на дворе сияло яркое солнце, я не побоялся и ему закатить здоровый удар молотком по кирасе, а крокодилу пригрозил хорошенько молотком, чтобы он понял, что при случае попадет и ему. Сделав это, я совсем успокоился и пошел вниз, удовлетворив мстительному чувству к ночным своим врагам. Времени оставалось много, и я успел написать заданную работу до возвращения дяди.

Он остался доволен моим писанием и в награду позволил пойти развлечься и отдохнуть. Отдых состоял в том, что я должен был выколотить пыль из мебели и обтереть ее тряпкой.

Боже! Какая громадная разница между настоящей жизнью у дяди и счастливым прошлым у г-на Бигореля и у матери!

Я безропотно подчинился четырнадцати часовой работе в день, но решительно не мог примириться с жизнью впроголодь. Я видел, что, кроме одного ломтя хлеба с сыром утром и вечером, мне ничего не получить. А этим я только раздражал свой голод и мне все время мучительно хотелось есть. На четвертый день я не вытерпел и осмелился в тот момент, когда дядя стал запирать шкаф, протянуть руку и попросить еще хлеба.

— Ты хочешь получить вторую порцию — хорошо, что сказал, с этого вечера я буду тебе давать целую ковригу и ты можешь отрезать от нее, сколько захочешь.

За эти слова я готов был броситься ему на шею и расцеловать его, но он продолжал:

— Но ты устраивайся так, чтобы тебе твоей ковриги хватало на неделю! Помни, второй не получишь, хоть умри! В пище должен быть порядок, как и во всем остальном. Ничто так не обманчиво, как аппетит, особенно в твоем возрасте, когда у всех ребят бывают глаза не сыты… Три четверти фунта в день, — это порция, которая дается больным в больницах, и она совершенно достаточна для одного здорового человека. Доктора — ученые люди и знают все, что надо для здоровья. Есть сверх этого еще что-нибудь будет обжорство, которого я ни за что не потерплю у себя в доме.