Приключения Оги Марча - [231]

Порой жара становилась нестерпимой и, казалось, ссыхалась даже вода; соль начинала в ней потрескивать и шуршать, будто тающий снежный сугроб.

Бейстшоу не спускал с меня глаз, наблюдая через очки. Мне чудилось, что и во сне он бдит, пристально, чуть откинув голову, вглядываясь в мое лицо. Даже кузина Анна Коблин не смотрелась в зеркало с таким вниманием. Он сидел, выпятить плотную грудь, тяжелый, внушительный. Было в нем что-то лошадиное, не хватало только копыт. Хорошо, что в ту первую ночь он не дал мне сдачи. Но тогда мы оба слишком обессилели, чтобы драться по-настоящему. А теперь он словно забыл об этом и вел себя как ни в чем не бывало — сильный, уверенный и совершенно непоколебимый. Он любил посмеяться, но и захлебываясь смехом, взрывы которого далеко разносились над водой, не упускал меня из виду, пронзая взглядом маленьких голубых глазок.

— Слава Богу, я не утоп, — сказал он. — По крайней мере пока. Уж лучше с голоду помереть или замерзнуть. Только не утонуть. Папаша мой, знаете, как раз и утонул.

— Вот как? — Стало быть, прощай, Свинячьи Отходы. Тогда-то я и узнал о его смерти.

— Да. В Монтроуз-Бич утонул. На отдыхе. Предприниматели частенько на отдыхе помирают — ведь в другое время им и помереть-то недосуг, заняты очень. А тут расслабятся — кондрашка и хватит. Отец помер от сердечного приступа. _

— Но вы же сказали — утонул.

— Ему стало плохо, он упал в воду и утонул. Рано поутру. Сидел на пирсе, читал «Трибюн». Он вечно вставал ни свет ни заря. Привычка торговца. Приступ был не такой уж сильный, и он бы выжил, да вода его сгубила — набралась в легкие.

Бейстшоу, как я понял, любил разговоры на медицинские и научные темы.

— Его нашла береговая охрана. И уже днем в газетах появилась версия убийства или какой-то разборки. Дескать, в кармане у него была толстая пачка денег, кольца на пальцах и всякое такое. Я прямо взбесился, когда прочитал. И сразу бросился на Брисбен-стрит задать им жару. Вздумали тоже людей баламутить! Мама, бедная, сама не своя была. Убийство! Я заставил их дать опровержение.

Знаю я эти опровержения — на тридцатой странице мелким шрифтом.

Тем не менее об этой своей победе Бейстшоу говорил с искренней гордостью. Еще он рассказал, как после смерти отца, надев отцовскую широкополую шляпу, взял из гаража его «кадиллак» и разбил. Нарочно врезался в стену. Потому что отец трясся над ним, пылинки сдувал с этого «кадиллака», словно то была не машина, а какие-нибудь драгоценные швейцарские часы, а сына и близко не подпускал. Вообще Свинячьи Отходы был большим педантом и не любил, когда кто-то ломается. И если в приступе гнева ему хотелось бить посуду, миссис Бейстшоу быстренько говорила: «Арон, Арон! Ящик!» В выдвижном ящике кухонного буфета хранились жестяные коробки из-под печенья — их держали там специально для того, чтобы ему было что крушить и топтать ногами. И как бы он ни был зол, но о коробках помнил и никогда не бил фарфоровую посуду.

Рассказывая мне об этом, Бейстшоу смеялся; мне же было жаль старика.

— На похоронах эту машину не использовали — была в ремонте. Похороны получились в старинном стиле, по моде. А первое, что я сделал, едва старик окочурился, — это порвал со своей кузиной Ли. Отец заставил меня обручиться с ней, потому что я, дескать, посмеялся над ее чувствами. Ну а когда он окочурился, жениться мне было уже не резон!

— Посмеялся над чувствами? В каком это смысле?

— Ну, перепихнулся с ней. Но я поклялся, что ему не удастся меня окрутить, — не доставлю я ему такого удовольствия.

— Но вы же, наверно, любили ее. При чем тут старик и его желание вас окрутить?

Он пронзил меня взглядом, чтобы я понял, с кем имею дело.

— Так у нее туберкулез был. А туберкулезники, они ведь знаете какие? Жар кровь горячит, повышенная температура воздействует на эрогенные зоны совершенно особым образом, — сказал он тоном опытного лектора.

— И она любила вас?

— Температура тела у птиц превосходит нашу, и они тоже живут очень интенсивно. По вашим замечаниям я вижу, что вы совершенно не разбираетесь ни в психологии, ни в биологии. Я был ей необходим, потому она ко мне и привязалась. Случись с ней рядом кто-то другой, она бы и его любила. Ну а если бы я вообще на свет не родился? Что ж ей тогда, в девках оставаться? Если бы старик не встрял в это дело, я, быть может, и женился, но он настаивал, вот я и отказался. А потом, ей же все равно была крышка, я и сказал, что вряд ли женюсь. Чего же голову ей зря морочить?

Скотина!

Свинья!

Змея подколодная!

Убийца!

Он же ускорил ее конец! Глаза бы мои на него не глядели!

— Года не прошло, как она умерла. К тому времени лицо у нее стало совсем белое, как мука. А ведь хорошенькая была, когда мы познакомились.

— Да заткнись ты, Бога ради!

Он удивился:

— Что такое? Чего вы на меня взъелись?

— Слушай, лучше замолкни!

Он тоже, казалось, готов был меня разорвать или кинуть на съедение акулам.

Но мало-помалу мы остыли и разговор возобновился. А что еще нам было делать в нашем положении, как не разговаривать?

И Бейстшоу сменил тему, начав рассказывать о другой своей родственнице — тетке. Тетка эта заснула и проспала пятнадцать лет. А в один прекрасный день проснулась, встала и как ни в чем не бывало пошла шуровать по дому.