Приключения Оги Марча - [230]

— Ранен?

— Нет, устал очень, — буркнул он.

— Давай я подтолкну тебя сзади, а ты потом дашь мне руку. Надо посмотреть, нет ли еще живых.

Пришлось ждать, пока парень нашел в себе силы. Наконец с моей помощью он перевалился за борт.

Я напрасно ждал, что он протянет мне руку. Время шло, я кричал, ругался, честил его на все лады и раскачивал шлюпку. Никакого эффекта. Наконец, с трудом перекинув ногу за борт, я перевалился через корму. Он сидел, зажав коленями кисти рук. Вне себя от ярости, я саданул кулаком по его мокрой спине. Он лишь покачнулся и скосил на меня глаза, словно зверь, внезапно застигнутый светом фар.

— Хотел, чтобы я утонул, да? Ах ты, сволочь, сукин ты сын! Да я тебе башку размозжу! — вопил я.

Он молчал, только глянул на меня холодно-спокойно, хотя лицо его дергалось в тике.

— Бери весло, надо поискать тех, кто выжил, — сказал он.

Но в шлюпке было всего одно весло.

Оставалось лишь ждать, болтаясь на волнах. Я озирался, кричал в надежде, что кто-то из спасшихся окажется рядом. Но кругом было пусто. Огоньки постепенно тухли и тонули. Я почти ожидал всплытия подводной лодки. Должны же они посмотреть, что натворили. И мне даже хотелось, чтобы это произошло. Ведь они наверняка где-то рядом, на что я рассчитывал? Сцепиться с ними, оглушить своим криком? Но нет — они были далеко — возможно, продолжают прерванный ужин или режутся в карты. А между тем мрак стал непроглядным — ни единого огонька спасательной шлюпки или плота.

Я сидел неподвижно, ожидая, когда рассветет и я смогу увидеть, не маячит ли что-нибудь на горизонте. Но и с рассветом никто не появился. Над морем курилась дымка — душная, как ворох заношенной одежды, приготовленной в стирку. Рыжее солнце пронзало это марево, преломляя лучи, и в пятидесяти ярдах ничего не было видно. Какие-то обломки мы углядели, но не шлюпки. Я был потрясен гибелью экипажа — море поглотило всех, никого не оставив в живых, а находившиеся в машинном отделении вообще не имели шансов выжить.

Мрачный, понурый, я осмотрелся, нельзя ли чем-нибудь разжиться в шлюпке. Там имелись дымовые шашки, сигнальные ракеты и достаточный запас еды и питья — ведь нас было всего двое. Кого же судьба предназначила мне в напарники? Кого я колошматил прошлой ночью, бил из последних сил? Каких еще бед мне от него ждать? В шлюпке я оказался с матросом, выполнявшим обязанности корабельного плотника, и это можно было считать большой удачей, поскольку руки у меня слабые. Напарник мой, укрепив стоймя весло, соорудил нечто вроде паруса и заверил, что мы находимся не больше чем в двухстах милях от Канар и при благоприятном стечении обстоятельств нас аккурат к ним прибьет. Он сказал, что изучал карты и знает точно наше местонахождение и направление течений. Он утверждал это уверенно, с большим знанием дела. О вчерашнем моем нападении, криках и проклятиях не было и речи. -

Он был коренаст и плотен, с большой, коротко стриженной головой. В щетине его виднелись седые волосы, но появились они не от возраста: усы, окаймлявшие скорбно опущенные уголки рта, были совершенно темными. Глаза под стеклами очков отливали голубизной. Вытертые на коленях форменные штаны еще не просохли и темнели на щиколотках.

Дав волю воображению, можно было представить, каклет в десять он зачитывался «Механикой для любознательных».

Мы молча разглядывали друг друга.

— Вы мистер Марч, интендант, — наконец произнес он.

Голосом был звучным и приятным, с интонациями образованного человека.

— Верно! — крикнул я, удивленный этой внезапной виолончельностью тембра.

— Бейстшоу, судовой плотник. А вы, случайно, не из Чикаго, как и я?

Фамилию Бейстшоу я когда-то слышал.

— Ваш папаша не занимался недвижимостью? В двадцатых в окружении Эйнхорна был некто Бейстшоу.

— Он и этим промышлял немного. Но больше торговал сельскохозяйственной продукцией. «Бейстшоу, лучшие продукты», помните?

— Нет, Эйнхорн придумал ему другое прозвище.

— Какое же?

Идти на попятный было поздно, и я сказал:

— «Бейстшоу, Свинячьи Отходы».

Бейстшоу расхохотался. Зубы у него были крупные.

— Здорово! — восхитился он.

Вообразите только: катастрофа, безлюдье, смертельная опасность, тревога о будущем, и внезапное дружеское расположение к земляку вплоть до шуток и прозвищ!

Но уважения к отцу я в нем не почувствовал, и это мне не понравилось.

Уважение? Выяснилось, что он прямо-таки ненавидит отца. И радуется его смерти. Я готов поверить, что старик Бейстшоу был тираном, скупердяем и вообще человеком ужасным, но все же являлся отцом этого парня!

В соответствии с нашим настроением и сменой дня и ночи океан и небо над ним окрашивались то в яркие, то в мрачные тона, расцвеченная блестками вода с наступлением темноты начинала гневно бурлить. Днем было нечем дышать от зноя, и мы прятались под грубую ткань самодельного паруса, дававшего кусочек тени. К счастью, в первые несколько дней стоял штиль.

Я попытался смирить свое беспокойство и не задаваться вопросом, увижу ли когда-нибудь Стеллу или Маму и братьев, Эйнхорна, Клема. Дымовые шашки и сигнальные ракеты я держал наготове и сухими. Шансы, что нас подберут, были неплохими: в этой части Атлантики курсировало немало судов; потони мы южнее, дела обстояли бы хуже.