Приключения одной философской школы - [7]

Как видите, вполне решительно и определенно: «объективная истина» не изменяется по существу и не отменяется высшей истиной дальнейшего развития, а только дополняется и подтверждается.

И это говорится когда же? В эпоху великой и поистине беспримерной революции в мире научного познания, когда колеблются и падают научные законы, казавшиеся самыми незыблемыми и универсальными, уступая место поражающе-новым формам, открывая неожиданные и неизмеримые перспективы.

Бельтов силою своего авторитета поручился нам за некоторый ряд истин, что они не будут отменены. Я убежден, что по чистейшей случайности он в числе этих истин не упомянул закон вечности материи — великое открытие Лавуазье, положившее начало точной химии и проложившее дорогу принципу сохранения энергии. Когда писалась книга Бельтова, кто мог бы предположить, что близится научный кризис, в котором явно намечается отмена этого великого закона силою иного, более широкого и точного? А сейчас — теория электрической инерции, «дополнительных масс», создаваемых движением электрического заряда, в зависимости от быстроты этого движения, вся электронная теория материи — разве это не «отмена» закона Лавуазье?

Не так давно в области химии существовал авторитет, несомненно, не меньший, а даже больший, чем Н. Бельтов в своей области. Этот авторитет был — проф. Менделеев, автор великого открытия — периодической системы элементов. И этот авторитет считал неизменяемость химических элементов окончательно установленной научной истиной. А что оказалось на деле? На наших глазах возникает экспериментально-обоснованная теория превращения элементов, руками Склодовской, Резерфорда, Рамсэя, Содди и других заложены первые, но главные камни этого здания: превращение элементов доказано и частично уже прослежено…

Какие еще нужны уроки для проповедников истины, «которой не устранят никакие дальнейшие противоречия»?

И что скажет будущий историк философии о таких философах среди марксистов XX века?

Только одним можно объяснить сохранение до сих пор столь давно пережитой наукой точки зрения: глубокой оторванностью некоторых «философов» от главного потока научно-технического развития и научно-технических революций нашего времени. И действительно, читая произведения философов «школы», все время кажется, будто живешь в мире научных понятий XVIII и первой половины XIX века; особенно характерно в этом отношении самое некритическое и свободное от всякого исследования применение таких понятий, как «материя», «вещи», «свойства», «природа», «силы» и т. под. — то в метафизическом, то в неопределенно-физическом смысле. Именно эти понятия глубоко преобразованы естествознанием XIX и начала XX века. Только в неразрывной, живой связи с развитием науки в целом, философия может идти вперед, а не бессильно топтаться на месте, среди привычных, но неопределенных, понятий[5].

И эта отжившая философия «истин навыки» способна вносить глубокую смуту в неопытные юные умы. Один молодой товарищ, энергичный и пылкий, с горечью говорил мне: «Не знаете вы, что делаете. Отвергая безусловность истины, проповедуя, что наша истина есть только истина времени, вы подрываете энергию работников. Из-за чего бороться, если завтра слова, написанные на моем знамени, может быть, станут заблуждением?»

Что ответить на это? Разумеется, все возможно понять неправильно, и всем можно злоупотребить. Боевая идея относительности истины, зовущая человечество вперед, без конца и без остановки, может для некоторых стать орудием оправдания их бесхарактерности, равнодушия и бессилия. Но тот, кто поймет эту идею, поймет и то, что борясь за истину своего времени, он борется за все будущие истины, которые из нее родятся, чтобы прийти ей на смену.

Как человеческие существа, истины живут, борются, умирают. Но если человек умер, значит ли это, что он жил даром? И если умерла истина, значит ли, что она жила даром? Да, люди часто живут свой век бесплодно, или даже во вред обществу; но истины — никогда. Откупщик Лавуазье был вреден обществу и был казнен; но дело великого химика Лавуазье — его истина — осталась. Скоро умрет и она; но без нее никогда не родилась бы та новая, еще более великая, истина, которая ее заменит.

Разве можно жалеть об этом?

Приключение III: Развитие идеологий

Каким образом возникает та, — навеки объективная, — истина, которую признает и проповедует Н. Бельтов? На это отвечает созданная им теория идеологического развития.

По этой теории, основной, формулированный Марксом, закон — развитие идеологий определяется развитием производственных отношений, — дополняется другим, специальным законом: развитие идеологий совершается путем идеологических крайностей.

«Возьмите, — говорит он, — любой вопрос, напр., вопрос о деньгах. Для меркантилистов деньги были богатством par excellence: они приписывали деньгам преувеличенное, почти исключительное, значение. Люди, восставшие против меркантилистов, вступив в „противоречие“ с ними, не только исправили их исключительность, но и сами, по крайней мер наиболее рьяные из них, впали в исключительность, и именно в прямо-противоположную крайность: деньги — это просто условные знаки, сами по себе они не имеют ровно никакой стоимости. Так смотрел на деньги, напр., Юм»… И затем, указывая, что действительность, якобы, не давала объективных оснований для такого взгляда — деньги своей стоимости фактически не теряли, — Бельтов делает вывод: «Откуда же произошла исключительность взгляда Юма? Она произошла из факта борьбы, из „противоречия“ с меркантилистами. Он хотел „сделать обратное“ меркантилистам… Поэтому можно сказать…, что юмовский взгляд на деньги целиком заключается во взгляде меркантилистов, будучи его противоположностью». («К разв. монист. взгл.», стр. 167-8, passim).