Приключения маленького лорда - [26]

Он оживлённо объяснял подробности игры, показал, как следует бросать шар, и рассказал, как однажды при нём схватили мяч на лету. Было приятно видеть его грациозную фигуру, быстрые ловкие движения.

Когда наконец объяснения закончились и игра началась, граф невольно увлёкся. Его маленький партнёр вкладывал в игру весь пыл своего детского сердца. Весёлый смех Цедди при всяком хорошем ударе, его беспристрастное наслаждение своей удачей или удачей противника – всё это сделало бы весёлой и привлекательной любую игру.

Если бы за неделю перед этим кто-нибудь сказал графу Доринкоурту, что в это утро он забудет о своей подагре и смирит дурной характер ради детской игры с маленьким курчавым партнёром, он, конечно, рассердился бы. Между тем граф совершенно забылся. Но тут дверь отворилась, и Томас доложил о нежданном посетителе.

Гость, старый господин в чёрном сюртуке, был приходским священником. Его так поразило происходившее в библиотеке, что он слегка отшатнулся назад, подвергаясь опасности столкнуться с Томасом.

Надо сказать, что ни одна из обязанностей не казалась этому священнику, которого звали мистер Мордаунт, такой неприятной, как необходимость бывать в замке старого графа. Действительно, благородный лорд обыкновенно неприветливо встречал его. Он не любил заниматься благотворительностью и приходил прямо-таки в ярость, когда кто-нибудь из его фермеров оказывался в беде, заболевал и нуждался в помощи. Когда у него особенно сильно разыгрывалась подагра, он без всяких стеснений просил Мордаунта не надоедать ему и говорил, что его раздражают рассказы о бедняках и их несчастиях. Когда нога меньше беспокоила его, он бывал добрее и иногда давал священнику денег, но всегда смеялся над ним и страшно бранил всех жителей прихода, называя их лентяями и глупцами.

Вообще, в каком бы настроении ни был граф, его насмешливые слова заставляли Мордаунта чувствовать себя неловко и жалеть, что христианское смирение мешает ему ответить на резкость резкостью. В течение тех лет, которые мистер Мордаунт провёл в Доринкоуртском приходе, ему ни разу не случалось видеть, чтобы его сиятельство лорд по своей доброй воле сделал кому-нибудь добро или подумал о ком-нибудь, кроме себя.

На этот раз священник должен был поговорить с графом об очень важном деле и, подходя по аллее к дому, боялся своего посещения по двум причинам. Прежде всего, он знал, что граф уже много дней страдал от подагры и был в очень дурном настроении. Слухи об этом дошли до деревни. Их принесла туда одна из молодых служанок, навестившая свою сестру, которая торговала в лавочке вязальными спицами, бумажными нитками, мятными лепёшками и в придачу сообщала покупателям разные новости и сплетни. То, чего миссис Дибл не знала о замке и его обитателях, о фермах и их владельцах, о деревнях и их населении, право, не стоило и знать. О замке она могла рассказать многое, потому что её сестра, Джейн Шортс, занимала там место одной из главных горничных и была очень дружна с лакеем Томасом.

– И какие манеры у графа, – говорила миссис Дибл через прилавок, – и какие слова он употребляет! Мистер Томас сказал Джейн, что слуги еле выносят это. Ведь всего два дня тому назад он бросил в самого мистера Томаса блюдо с поджаренными гренками. И если бы жизнь в замке в других отношениях не была приятной и если бы остальные слуги не были милы, мистер Томас, конечно, сейчас же отказался бы от места.

И священник слышал всё это, потому что в деревенских коттеджах и в фермерских домах любили говорить о старом лорде. Сидя за чайным столом, фермерши охотно болтали со своими приятельницами о дурном обращении графа с прислугой.

Вторая причина казалась хуже. Это было нечто новое.

Кто не знал, как бесновался старый граф, когда его красивый сын Цедрик Эрроль женился в Америке на американке? Кто не знал, до чего жестоко обошёлся он с капитаном? Кому не было известно, что высокий весёлый молодой человек с доброй улыбкой (единственный из всей семьи графа, которого все любили) умер в бедности в чужой стране, не получив прощения от отца? Кто не знал, как ожесточённо ненавидел его сиятельство молодую жену капитана, как ему была противна мысль о её ребёнке, которого он не хотел видеть до тех пор, пока нe умерли его старшие сыновья? А потом всем было известно, что он без удовольствия, без малейшего чувства любви ожидал приезда внука, думая, что Цедди окажется неотёсанным, неловким, дерзким американским мальчишкой, который, вероятно, скорее опозорит своё имя, чем сделает ему честь.

Гордый, раздражительный старик воображал, что его мысли – тайна от всех. Он не предполагал, чтобы кто-нибудь смел угадывать их, а тем более говорить о том, что он чувствует и чего он боится. Но слуги наблюдали за ним, понимали выражение его лица, угадывали причины его дурного настроения и припадков мрачности и постоянно толковали об этом в людских комнатах. В то время как граф думал, что он недоступен для их понимания, Томас говорил Джейн, повару, буфетчику, горничным и другим лакеям, что, по его мнению, старик ещё больше обыкновенного злится, думая о сыне капитана.