Приключения маленького горбуна - [12]

— Все здесь говорят о смерти… Мы долго тут пробудем?

— Не знаю, может быть, вы поедете в Кайенну.

— Я не хочу. А ты, Лизет?

— Мы должны остаться рядом с папой. Скоро мы увидим его… обнимем, поцелуем и скажем, как мы его любим…

Приближалась ночь. Сестра милосердия отвела детей отдохнуть и пожелала спокойной ночи.

— Мы будем вести себя хорошо и постараемся заснуть, — заверили ее брат с сестрой.

Одно из окон комнаты выходило во двор, другое — на дорогу, по краям которой росли манговые деревья[45]. Аллея вела к пристани. Тотор и Лизет, на удивление спокойные, наблюдали за птицами, которые, не боясь людей, перелетали с ветки на ветку в поисках ночлега.

Сумерки сгущались. В комнату принесли ночник и глиняный кувшин со свежей водой. Брат и сестра забрались в кровати и вскоре заснули или, по крайней мере, притворились спящими.

Прозвучал сигнал окончания работы. Отовсюду в дома и казармы возвращались люди. Прошло часа три, и новый сигнал возвестил об отбое. Лагерь погрузился в тишину душной экваториальной ночи, лишь вдалеке иногда повизгивали дикие обезьяны.

Маленький горбун приподнялся и шепотом спросил:

— Лизет, ты спишь?

— Нет, жду.

— По-моему, пора…

Мальчик молча оделся, вылез из-под москитной сетки[46] и потушил ночник. Затем наклонился над кроватью сестры:

— Не бойся! Никто меня не поймает.

— Будь осторожен, там часовой с ружьем!

— Да… да… не волнуйся!

— Обними меня.

Гектор поцеловал сестру и подошел к окну. Осторожно открыв его, он встал на подоконник и решительно спрыгнул на землю. Приземление было удачным, ведь окно находилось невысоко от земли. Некоторое время маленький горбун оставался на месте, прислушиваясь, не заметил ли его кто-нибудь. Никого. Все шло хорошо. Пригнувшись, он пересек манговую аллею, отдышался и почти ползком стал пробираться дальше. Ноги его дрожали, сердце билось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди. Но желание встретиться с отцом было сильнее страха, и он уверенно двинулся к казематам. Двухметровый деревянный забор, протянувшийся метров на шестьдесят, лишь с первого взгляда казался неприступным. Его охраняли двое: один часовой с севера, другой — с юга. Мальчик помнил, что оба имели право стрелять без предупреждения, но не остановился. Он узнал часового, охранявшего северную сторону. Это был тот самый конвоир, что проводил его и сестру в госпиталь. Теперь солдат дремал, опершись на ружье, мечтая о родной Франции, отделенной от него восемнадцатью тысячами лье океана. Мимо часового Гектор проскользнул незамеченным. Оставалось перелезть через забор и пересечь двор. Надо сказать, что, несмотря на горб, мальчик был ловкий, сильный и умел преодолевать подобные препятствия, так как большую часть свободного времени проводил со своими товарищами в порту, где ему приходилось лазить и не на такие заборы. Он сделал несколько шагов, завернул за угол и без труда оказался наверху, а затем благополучно соскользнул вниз. Маленький горбун вспомнил расположение камер, которые он видел из окна госпиталя. Первая, вторая… Вот третья дверь! Он прислушался. Тишина. Пригнувшись к земле и приблизив губы к щели под дверью, герой прошептал:

— Папа! Послушай, это я, Гектор!

Он услышал скрип кровати и звон цепей.

— Это ты, малыш? Гектор, мальчик мой любимый! А где сестра, где моя маленькая Элиза?

— В госпитале. Они не хотели, чтобы мы увиделись, но я… я пришел сказать, что мы очень-очень любим тебя.

За тяжелой дверью камеры смертников узник чувствовал себя как запертый в клетке зверь. Ему хотелось вырваться на свободу, прижать к своей груди отважного мальчугана, поцеловать и рассказать о тех нежных чувствах, которые переполнили его сердце. «Мой сын здесь… Я могу говорить с ним. Господи! Как этому хрупкому юному созданию удалось пробраться сюда?» — пронеслось в голове несчастного. Радость и гордость смешивались с тревогой за судьбу сына. Глаза стали мокрыми от слез, нечаянно мужчина всхлипнул.

— Папа, ты плачешь? — спросил маленький горбун сквозь щель.

— От счастья, малыш! Первый раз за все время пребывания в этом аду. Я восхищаюсь тобой, сыночек мой любимый!

Марион свесился с кровати, чтобы быть как можно ближе к двери.

— Папа! Послушай, мне надо сказать тебе одну очень важную вещь.

— Говори, дорогой, я слушаю.

— У нас здесь есть друг, очень сильный и смелый. Он любит нас и сделает все, чтобы спасти тебя. Он тебя тоже любит и хочет, чтобы ты остался жив.

— Как его зовут?

— Татуэ.

— Это бандит! Бедные дети, где вы с ним встретились?

— Ты ошибаешься… Он спас нас. Без него мы с сестрой уже умерли бы рядом с мамой… А он даже похоронил ее с почестями.

Вспомнив об умершей жене, капитан Марион снова всхлипнул. Но что он мог предпринять, закованный в кандалы в камере смертников? В помощь Татуэ ему плохо верилось. И все же маленькая надежда на спасение зародилась в почти мертвой душе осужденного. «Жить! Жить на свободе! Любить своих ни в чем не повинных малышей, с которыми меня разлучила судьба, сделать их счастливыми. А наказание пусть понесет тот, кто его заслужил, кто разрушил мое счастье, разорил мой очаг и искалечил мою жизнь», — думал бедный каторжник.