Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - [16]

«Забудет он свою страну и свой долг перед ней!» – думали иные. Но я и тогда знал, что Миколай избрал своей специальностью медицину для того, чтобы, вернувшись в Вармию, разделить свое время между лечением наших бедных хлопов и столь полюбившейся ему наукой о звездах.

Задушевная беседа ученого каноника Тидемана Гизе с безвестным краковским студентом Каспером Бернатом началась, пожалуй, с подарка Збигнева – маленького томика философических писем грека Симокатты.

Обронив в возке книжку, раскрывшуюся на одной из первых страниц, Каспер заметил, с каким любопытством заглянул в нее каноник.

– Стихи? – спросил Тидеман Гизе. – Вы, молодой человек, увлекаетесь стихами? И сами, надо думать, немного грешите, а?

Касперу пришли на ум его неуклюжие попытки объясниться с Миттой в стихах.

– Я со стихами не в большом ладу, – признался он откровенно. – Да здесь только предуведомление к труду Симокатты написано в стихах…

– Следовательно, это «Нравственные размышления»… – протянул с любопытством Гизе. – А как к вам попала эта книжечка? Предуведомление к ней написал Лаврентиуш Корвин.[18]

– Мне подарил ее мой Друг Збигнев, – пояснил Каспер. – Дело в том, что монах, торговавший книгами, сообщил ему, что «Нравственные размышления» с греческого на латынь перевел Миколай Коперник. Ознакомившись с предуведомлением, я из него узнал больше о канонике Копернике, чем о самом греке Симокатте…

Он бег луны разведал и движенья

Светил, кочующих в небесном своде, —

Творенья нашего небесного отца… —

…И, исходя из повергающих в раздумье истин,

Сумел исследовать умом первопричину

Всего, что во вселенной существует! —

с пафосом продекламировал отец Гизе заключительные строки Корвина.

– Насколько я мог понять из слов бравого боцмана, – каноник кивнул на храпящего в углу возка Вуйка, – Миколай Коперник – ваш добрый знакомый? Или, возможно, вы, как многие сейчас, как тот же Лаврентиуш Корвин, увлечены его трудами?

Во второй раз за нынешнее путешествие Касперу пришлось покраснеть.

– Ни то ни другое, к сожалению, – сказал он, оправившись от смущения. – Говоря о приглашении в Лидзбарк, пан Конопка имел в виду одного себя… Ему случилось когда-то оказать Миколаю Копернику небольшую услугу, но я не уверен, что каноник до сих пор помнит об этом. А я для отца Миколая уж и вовсе чужой человек. С трудами его мне не довелось ознакомиться, хотя я и полон жадного к ним интереса. Особенно после предуведомления Лаврентиуша Корвина…

– Вы дважды ошиблись, сын мой, – возразил Тидеман Гизе. – Во-первых, брат Миколай никогда не забывает людей, которые когда-либо оказали ему услугу… А во-вторых, может ли быть для него чужим человек, жадно интересующийся его трудами?!

Тут Каспер почувствовал, что должен рассказать отцу канонику историю своего изгнания из Краковской академии…

– Не правда ли, отец Тидеман, – закончил он свою повесть, – если оставить в стороне то, что мне пришлось покинуть своих друзей… и вообще близких мне людей, – добавил Каспер, краснея под проницательным взглядом Гизе, – для меня не все еще потеряно?.. Я ведь всегда мечтал о море, и, если пану Конопке удастся устроить меня хотя бы простым матросом на один из вармийских кораблей, я буду счастлив безмерно…

Отец Тидеман покачал головой.

– Науки, которые вы проходили в достославном Краковском университете, ученые споры, лекции, карты звездного неба, общение с просвещеннейшими людьми Европы – все это вы оставляете для того, чтобы до крови натирать руки канатом или пухнуть от цинги в каких-нибудь отдаленных морях? – спросил он с укором. – Я полагал, что у краковского студента больше гордости за свою альма матер, больше тяготения к знаниям… Объясните, едете ли вы к Копернику за рекомендацией на корабль или за тем, чтобы разрешить свои научные сомнения?

– Я ведь не по своей воле покинул Краков и академию, – дрожащим голосом сказал Каспер. – И мне кажется, что, если бы каждый студент, увлеченный носящимися сейчас в воздухе новыми веяниями, стал обращаться за разрешением своих сомнений к своему любимому ученому, у людей науки не осталось бы времени для их собственных дел… Что я такое, чтобы отрывать каноника Коперника от его трудов?

– Что ты такое? – подхватил внезапно проснувшийся Вуек. – Ты сын своего отца, капитана Роха Берната! Приходилось ли вам слышать это имя, святой отец?

– Этот славный капитан, если не ошибаюсь, спас от холеры не менее сотни человек, когда пираты в Каффе закрыли выход из бухты?

– Спас ровно триста одиннадцать человек, уж можете мне поверить! А сам – горе такое! – спустя пять лет умер от холеры! И мало того: когда мать каноника Миколая осталась вдовою и имела нужду в корабле, чтобы переправиться с малолетними детишками из Торуни во Влоцлавек, капитан Бернат взялся ее довезти… А ведь знаете, женщина и дети на корабле… – принялся было объяснять Вуек, но Каспер не дал ему закончить.

– Следует ли понимать ваши слова в том смысле, что мне надлежит продолжать изучение наук? – спросил он каноника. – Боюсь только, что после изгнания из Краковской академии в Польше мне трудно будет найти пристанище… – Каспер остановился, вспомнив урок, преподанный ему Куглером. Однако каноник смотрел на него так участливо, что, путаясь и запинаясь, он все-таки закончил свою мысль: – Вы видите меня в первый раз, и я не знаю, вправе ли я просить у вас ходатайства… Не поймите меня превратно, я говорю не о нынешнем годе и не о будущем. Испытайте меня, поручите мне самую черную работу, и, может быть, если я проявлю старание…