Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня! - [69]

Я не мог вмешаться и остановить его, как это недавно сделал Президент. Суру понадобилось, наверное, полчаса, чтобы добраться до нескольких несложных фраз:

— Вот ваш новый командор, прошу любить и жаловать, желаю успеха в отборочном цикле чемпионата мира...

И это речь председателя Футбольной Федеративной Лиги? О финале мирового чемпионата Сур даже не упомянул, — куда там! — если пройдем отборочные игры, это уже успех, о большем мы и не мечтаем, где уж нашему теленку волка съесть. Такая хилая целевая установка на очередной цикл чемпионата Вселенной да еще из уст футбольного председателя! — никуда не годится. А где уверенность в себе? Я эти пораженческие настроения быстро поломаю, — если надо, то и через колено.

Этот новогодний утренник закончился тем, что у председателя начался приступ аллергического кашля — в холле стоял какой-то резкий раздражающий запах, и Сур чуть не отдал душу своему китайскому Б@гу. Председателя увели осматривать «Маракканну», а я остался один на один с конюшней. Признаюсь, я прилично волновался и был не в своей тарелке, — а тут еще привкус «Цицерона» и этот запах в холле, — но виду не подавал.

— Ребята, вы меня хорошо знаете, — грустно сказал я из-под елки, когда председателя увели кашлять на свежий воздух.

— Знаем, знаем, — лениво ответили они из мягких кресел.

Интонация была понятна:

«Знаем, знаем, что ты за фрукт».

Тогда у меня случился приступ красноречия (такое со мной бывает, когда я сильно волнуюсь), и я на одном дыхании и без запинки произнес — даже толкнул! — довольно складную тронную речь:

— Ладно, ребята, — сказал я. — Я буду говорить то, что думаю, а вы уж как знаете. Я не был великим игроком и не собираюсь корчить из себя великого тренера. Я простой как валенок. И все же я кое-что понимаю в футболе. Я играл в «СОСках» в одной связке с Тиберием Войновичем, — где, кстати, Войнович? — однажды даже забил гол — заметьте, с игры, не с пенальти! — великому Микеланджело Леффевру, более того, в конце своей карьеры сломал ногу самому Лобану, когда он доигрывал в «ЖЛОБах», и за это меня на год дисквалифицировали, и я уже не вернулся в большой футбол. Ираклий, ты чего в тюбетейке?.. А, доктор приписал... О'к. Я такой же, как вы, плоть от плоти вашей, по образу вашему и подобию, — продолжал я. — Не Б@г, не царь и не герой. В команде я временно, потому что я — и вы это знаете — либерал, гнилой воды либерал... Брагин, иди чесаться на улицу!.. Я согласился взять сборную конюшню только потому, что люблю вас, потому что здесь неплохо платят и потому что после ухода Лобана ни один крутой и здравомыслящий тренер до сих пор не согласился взять сборную, потому что вы медленно деградируете и опускаетесь на дно, даже утреннюю физзарядку не делаете, потому что ночами играете на компьютерах. А ну, честно: кто делал сегодня зарядку?.. Вот! То-то и оно! Да вы еще не проснулись! Чего вы все чешетесь?.. Компьютеры выброшу! Я тоже ненавижу зарядку, руки-ноги-спина врозь, а люблю перекинуться в картишки, сладко поспать, вкусно поесть и хорошо выпить, и вот когда с моей помощью вы опуститесь окончательно и почувствуете ногами дно, — вот тогда вы запоете <Сулико>! — потому что меня отстранят от должности и за несусветный гонорар пригласят Лобана, который сейчас подрабатывает сразу в трех стойлах, — в национальном, молодежном и юношеском, — в Приобском Хантстве, где местный хант щедро платит ему ранней сырой нефтью по среднему всемирному эквиваленту. Вот тогда вы поскачете через скакалку, вот тогда вы запляшете железную тарантеллу! Лобан вас запрет на три года в Шишкином Лесу, и — вставать по свистку. Хотите в тренеры Лобана?

— Нет! Не хотим! — с поддельным ужасом закричали все.

Впрочем, почему с «поддельным»? С самым настоящим ужасом.

— То-то! А теперь слушай объявление: Новый Год закончился, начинаем работать! Всем на завтрак! После завтрака — легкая тренировка. Ага, вы уже завтракали... А вот я с утра не успел. Тогда до обеда все свободны. Запаситесь мячами — после обеда сыграем в пляж-болл с выбыванием.

О'к.

ТИБЕРИЙ ВОЙНОВИЧ. Председатель Сур все еще кашлял в платочек и никак не мог отдышаться. Совсем стал плох старик. Гориллы немного прогуляли его по Маракканне вверх-вниз, туда-сюда, председатель понюхал цветочки, подышал озоном, оклемался, потом я проводил его к «торнадо-кванту»ю, сделал ему ручкой, «квант» заквакал и отчалил, а я отправился в ресторацию позавтракать, — есть не хотелось, но нужно было отбить цицероновый привкус во рту и специфический запах в носу. Там, в этой столовке, сидел обрюзгший и потолстевший Тиберий Войнович. Он читал «Спортивный курьер» и лениво ковырялся вилкой в каком-то гадюшнике из мясных макарон в томате и в горчичном соусе. На собрании он таки не присутствовал, а жрал.

Мы сдержанно перекивнулись: привет, мол. Не бросаться же друг другу на шею — сколько лет, сколько зим! Три зимы и три лета, всего лишь. За три года с небольшим, что мы не виделись, Войнович откормил такую ряху, что, как говорится, «день скакать — не обскакать, три дня ср... — не обоср...». Сейчас он приканчивал, судя по количеству пустых тарелок перед ним, третий завтрак. Я прикинул: раз-два-три глубоких тарелки. Точно, слопал за раз три порции то ли спагетти, то ли макарон по-флотски. Я присел за его столик и спросил: