Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня! - [120]

Пока я замерял рулеткой кривизну деформированного участка, механик Кудла держал миллиметровую вешку, сплевывал в коллектор и бубнил, что он сто лет здесь в дерьме собачьем, но такого извержения еще не видел! Все химические элементы летели вверх тормашками! И зря охры из Охраны Среды завели уголовное дело на его друга главного ассенизатора Васьвася — во всем этом катаклизме виноват не Васьвась, а потусторонние бесы, которые, значит, поставили с той стороны на выходе кляп или еще что похуже — насос, чтобы все наше дерьмо пошло к нам обратно; вот вам и пожалуйста, не иначе как вообще. Пусть пацан (то есть, я) так и передаст по начальству: с бесами надо находить общий язык. Вы такие, мы другие, но жить можно дружно, верно?

«Не стой над душой, дядя», — ответил я и прицелился объективом в особо причудливый пространственно-временной завиток, но не успел его зафиксировать, — п-в-завиток тут же дрогнул и распрямился, а я, хотя и соблюдал все правила техники безопасности, инстинктивно пригнулся и отпрянул в сторону от этой гравитационной плети.

«Не боись, не убьет, — насмешливо успокоил меня механик Кудла. — Если не по голове, то не убьет. А искалечить — искалечит».

Я огляделся. Ремонтные работы здесь шли полным ходом — неподалеку бригада проходчиков выравнивала силовой бугор поверхностного искривленного слоя — многих трудов стоит накрывать такие бугры рифленым псевдо-пространственным фильтром и укатывать их силовым катком.

«Эй, работнички! — крикнул я. — Концы обрежьте! Торчат!» — «А пошел ты к бесам!» — был ответ.

Я забрался в «осу» и вернулся в Планетарий. Там я внимательно вчитался в приказ об эвакуации Гончих Псов, ознакомился с санкцией прокурора и с ордером на арест ассенизатора Васьвася и отправился на чердак в Заоблачный кабинет на прием к бригадному дженералю с полной властью, заранее зная, что меня не примут, — «а ты кто такой?» — спросит старая прокуренная миссис Браунинг и даже не сочтет нужным докладывать дженералю Гу-Сину о каком-то сантехнике Бел Аморе. Поэтому следовало действовать нагло. Лифт вынес меня на последний этаж. Выше торчал только громоотвод в облаках.

«Я к дженералю», — небрежно бросил я и, не глядя на миссис Браунинг, уверенно направился к двери Заоблачного кабинета. Дернул. Заперто. Я мельком взглянул на секретаршу и забыл, зачем я сюда явился. Миссис Браунинг куда-то подевалась, а в предбаннике у дженераля Гу-Сина сидело существо страшной, как смерть, отталкивающей красоты из-за выбритого до зеркального блеска черепа. Лысые женщины все же напоминают о «memento mori». <Помни о смерти (лат.)> Парик лежал перед ней на столе, она проветривала голову; а моя голова стала пуста, как скворечник в декабре, все мысли разлетелись. Я топтался у закрытых дверей высокого кабинета и смотрел, как эта memento mori вяжет из тончайшей стальной проволоки какой-то свитер, наподобие кольчуги. Memento mori подняла глаза, отложила вязанье, надела парик — смертельные ассоциации без лысой женской головы приглушились, теперь можно было вспомнить и о «memento vivere» <Помни о жизни (лат.)> Наконец я выдавил из себя:

«А где миссис Браунинг?»

«Вот что... — ответила Memento mori. — Уходи отсюда от греха подальше. Скоро вернется дженераль, а у тебя галстук не в тон рубашке».

Я повернулся «кру-угом!», спустился с облаков в свой сантехнический подвал и решил взять новую секретаршу измором. Надо сказать, что по молодости и зелености я перегибал палку и лез в самое пекло.

Но я храбро взялся за дело. Звали ее Афина. Каждый день недели она надевала новый парик — черный, каштановый, рыжий, седой, зеленый, голубой, красный и фиолетовый. Она печатала на пишущей машинке секретные приказы (дженераль не разрешал набирать их на компьютере), а в перерывах вязала знаменитые шестимерные самовязы из пуховой ноль-миллимикронной стали с колдовским заговором, которые не только пуленепробиваемы, но и лазеронепрожигаемы. Она отвергала шоколадное ассорти, махровые розы и даже брют. На этих минах уже подорвались лучшие ловеласы Охраны Среды.

Прошла неделя. Сменились парики. Отношения с Афиной успешно развивались — она уже тихо ненавидела меня всеми фибрами души (что такое «фибры» я до сих пор не понимаю — наверно, они для души то же самое, что жабры для рыбы). Но, как известно, «от любви до ненависти один шаг», значит, от ненависти до любви путь такой же. Каждый день я упрямо шел на контакт и однажды получил то, чего так упорно добивался — по морде.

Удар был такой силы (оказалось, что нежная ручка Афины способна перешибать кирпичи), что Планетарий содрогнулся, облака разошлись, а высокая дверь дженеральского кабинета приотворилась сама собой. Мое лицо распухло и превратилось в набитую морду, из носа текла кровь. В глазах Афины даже промелькнуло сострадание. Эту маленькую промежуточную победу на переходе между ненавистью и любовью следовало отметить и закрепить. Я подождал, пока сойдет под глазом лиловый фонарь, отрастил и закрутил усы, как у бубнового валета (и стал бы на него похож, если бы не чуть-чуть лошадиная физиономия), купил дорогую бутылку шампанского «Мадам Помпадур» и опять отправился на последний этаж.