Приключения Филиппа в его странствованиях по свету - [172]

Дикторъ Гуденофъ счолъ нужнымъ рано послать къ Филиппу и ко мнѣ и сообщать намъ странное приключеніе этой ночи. Мы оба поспѣшили къ нему. Меня призвали, безъ сомнѣнія, вслѣдствіе моего глубокаго знанія законовъ, которое могло помочь бѣдной Каролинѣ въ ея настоящихъ затрудненіяхъ. Филиппъ пришолъ, потому что она желала видѣть его. По какому-то инстинкту она узнала, когда онъ пришолъ. Она выползла изъ комнаты, гдѣ ключница доктора уложила её въ постель. Она постучалась въ дверь кабинета доктора, гдѣ мы держали совѣщаніе.

— Вы мнѣ простите, что я сдѣлала, Филиппъ, зарыдала она. — Если меня, если меня арестуютъ, вы не бросите меня?

— Бросить васъ? простить вамъ? Переѣзжайте къ намъ жить и не оставляйте насъ! закричалъ Филиппъ.

— Я не думаю, чтобы мистриссъ Филиппъ это понравилось, мой милый, сказала мистриссъ Брандонъ, съ рыданіями повиснувъ на его рукѣ: — но послѣ того, какъ вы были больны въ школѣ, вы были для меня всё-равно что сынъ, и я никакъ не могла не сдѣлать этого съ злодѣемъ вчера… не могла!

— По дѣломъ мошеннику. Онъ не заслуживалъ бы остаться въ живыхъ, сказалъ докторъ Гуденофъ: — Не волнуйтесь, Брандонъ! Я долженъ опять уложить васъ въ постель. Отведите её, Филиппъ, въ комнатку возлѣ моей и велите ей лечь и притихнуть какъ мышь. Вы не должны вставать, пока я на дамъ вамъ позволенія, Брандонъ — помните это, и возвращайтесь въ намъ, Фирминъ, а то скоро станутъ приходить больные.

Филиппъ увёлъ Сестрицу; дрожа и цѣпляясь за его руку, воротилась она въ комнату, назначенную для нея.

— Ей хочется побыть съ нимъ одной, сказалъ докторъ и заговорилъ о странной обманчивой мечтѣ этой женщины, будто это ея умершій сынъ, который ожилъ. — Я знаю, что у ней на душѣ, прибавилъ Гуденофъ: — она никогда не оправилась отъ этого воспаленія въ мозгу, въ которомъ я нашолъ ее. Она оставитъ ему всё что у нея есть. Я далъ ей меньше вчера только потому, что зналъ, что ей будетъ пріятно прибавить своё. Она любитъ приносить себя въ жертву. Въ Индіи есть женщины, которыя, если имъ не позволятъ изжариться съ своими умершими мужьями, умрутъ съ досады.

Въ это время мистеръ Филиппъ воротился, отирая очень красные глаза.

— Безъ всякаго сомнѣнія, этотъ пьяница давно протрезвился и знаетъ, что вексель исчезъ. Онъ, по всей вѣроятности, будетъ обвинять её въ воровствѣ, сказалъ докторъ.

— Положимъ, вмѣшался другой другъ Филиппа: — что я приставилъ бы пистолетъ къ вашей головѣ и хотѣлъ васъ застрѣлить, а докторъ вырвалъ у меня пистолетъ и швырнулъ его въ море; будете вы помогать мнѣ затѣять съ докторомъ процессъ за то, что онъ укралъ у меня пистолетъ?

— Вы не предполагаете, что мнѣ было бы пріятно заплатить по этому векселю? связалъ Филиппъ. — Я сказалъ, что если мнѣ будетъ предъявленъ вексели съ подписью Филиппа Фирмина, я заплачу. Но если этотъ негодяй Гёнтъ только скажетъ, что у него былъ этотъ вексель и онъ потерялъ его, я съ радостью присягну, что и никогда не подписывалъ никакого векселя — не могутъ же они найти виновною Брандонъ въ томъ, что она украла вещь, которая не существовала никогда.

— Будемъ надѣяться, что у этого векселя не было дубликата.

Къ доктору начали приходить больные. Его столовая была уже полна ими. Сестрица должна была лежать тихо, и разсужденіе о ея дѣлахъ надо было отложить до часа болѣе удобнаго; Филиппъ и его другъ сговорились отправиться въ Торнгофскую улицу и посмотрѣть, не случилось ли тамъ чего-нибудь послѣ ухода хозяйки.

Да, случилось. Служанка мистриссъ Брандонъ разсказала намъ, что рано утромъ этотъ противный человѣкъ, который приходилъ вчера, былъ такъ пьянъ и такъ дурно себя вёлъ — тотъ самый человѣкъ, котораго мистеръ Филиппъ выбросилъ на улицу — пришолъ стучаться и звонить, ругался и кричалъ: "Мистриссъ Брандонъ! мистриссъ Брандонъ!" и перепугалъ всю улицу. Мэри выглянула на него изъ верхняго окна, велѣла ему идти домой или она позовётъ полицію; на это онъ закричалъ, что онъ самъ позовётъ полицію, если Мэри его не впуститъ, и продолжалъ звать "полицію". Мэри сошла внизъ, полуотворила двери и спросила что ему нужно. Гёнтъ началъ браниться еще громче и требовать, чтобы его впустили. Онъ долженъ и хочетъ видѣть мистриссъ Брандонъ. Мэри отвѣчала, что госпожи ея нѣтъ дома, что её позвали ночью къ больной доктора Гуденофа. Гёнтъ кричалъ, что это ложь, что она дома, что онъ её увидитъ, что онъ долженъ войти къ ней въ комнату, что онъ тамъ оставилъ кое-что и хочетъ это взять.

— Оставилъ кое-что? вскричала Мэри, — гдѣ же? Когда вы ушли отсюда, вы насилу держались на ногахъ и чуть не упали въ сточную трубу, въ которой я видѣла васъ прежде. Ступайте-ка домой! Вы еще не протрезвились!

Держась за перила и бѣснуясь какъ сумасшедшій, Гёнтъ продолжалъ кричать: "Полиція! Полиція! Меня обокрали! Меня обокрали!" пока изумлённые головы не показались въ окнахъ спокойной улицы и не подошолъ полисмэнъ. Гёнтъ повторилъ ему своё обвиненіе, что въ эту ночи, въ этомъ домѣ съ обокрала мистриссъ Брандонъ. Полисмэнъ сказалъ, что онъ этому не вѣритъ, и велѣлъ этому грязному человѣку уйти и лечь спать. Мистриссь Брандонъ знали и уважали во всёмъ сосѣдствѣ. Она помогала бѣднымъ, ходила за больнымъ во многихъ уважаемыхъ семействахъ, словомъ, полисмэнъ не повѣрили обвиненію противъ доброй мистриссъ Брандонъ. Гёнтъ всё продолжалъ кричать, что его обокрали и провели, а Мэри повторила полисмэну (съ которымъ она имѣла можетъ-быть довольно дружескія: сношенія), что этотъ скотъ вчера шатаясь вышелъ изъ дома, и что если онъ потерялъ что-нибудь, то почему знать гдѣ?