Приключения Джона Девиса. Капитан Поль - [19]

– Думаю, что попаду.

– Ну-ка, попробуй.

Я зарядил пистолет, прицелился и посадил пулю в голову дракону, возле самого глаза.

– Браво! – вскричал Пил. – Ты и не дрогнул. О, ты не трус!

При этих словах он взял пистолеты, положил их к себе в ящик, запер и ключ спрятал в карман.

– Теперь пойдем со мной, Джон, – сказал он.

Я настолько доверял Роберту, что пошел за ним, не сказав ни слова.

Он сошел во двор. Воспитанники, столпившись в кучу, старались угадать, где это выстрелили. Роберт Пил подошел прямо к Вингфилду.

– Пол, – сказал он, – знаешь ли ты, откуда стреляли?

– Нет, – отвечал Пол.

– Из моей комнаты. А знаешь ли ты, кто стрелял?

– Нет.

– Джон Девис. А знаешь ли, куда попала пуля?

– Тоже нет.

– Вот в этот флюгер. Посмотри.

Глаза присутствующих обратились к раненому дракону на шесте, и все убедились, что Пил говорил правду.

– Ну, что же далее? – сказал Пол.

– Далее? Далее то, что ты ударил Джона. Джон пришел ко мне звать меня в секунданты, потому что он хотел драться с тобой на пистолетах, и, чтобы показать, что он, хоть и не велик, в состоянии попасть тебе прямо в грудь, всадил пулю во флюгер.

Пол побледнел.

– Пол, – продолжал Роберт, – ты сильнее Джона, но Джон ловчее тебя. Ты ударил ребенка, не зная, что у него сердце взрослого человека, и ты за это поплатишься. Ты должен или драться с ним, или просить у него прощения.

– Просить прощения у мальчишки! – вскричал Пол.

– Послушай, – сказал вполголоса Роберт, подойдя поближе, – если ты на это не согласен, то я сделаю тебе другое предложение. Мы с тобой одних лет, на рапирах деремся почти одинаково, мы приделаем свои циркули к палкам и пойдем с тобой за ограду. Я даю тебе срок до вечера, выбирай любое.

В это время зазвучал звонок к началу занятий, и мы разошлись.

– В пять часов, – сказал Роберт Пил, прощаясь со мной.

Я работал с таким спокойствием, что удивил всех товарищей, а учителя и не догадывались, что у нас случилось нечто чрезвычайное. Занятия окончились, мы опять пошли играть. Роберт Пил сразу же подошел ко мне.

– Вот тебе письмо от Вингфилда, он извиняется, что обидел тебя. Больше ты ничего от него требовать не можешь.

Я взял письмо: оно, точно, было наполнено извинениями.

– Теперь, – продолжал Пил, взяв меня под руку, – я скажу тебе одну вещь, которой ты не знаешь. Я сделал, что ты хотел, потому что Пол дурной человек, и урок от младшего будет ему очень полезен. Но не следует забывать, что мы не взрослые, а дети. Наши поступки не важны, слова ничего не значат, мы еще не скоро сможем занять место свое в обществе: я лет через пять или шесть, ты лет через девять или десять. Дети должны быть детьми и не прикидываться взрослыми. То, что для гражданина или воина есть бесчестие, для нас ничего не значит. В свете вызывают друг друга на дуэль, а в школе просто дерутся за волосы. Умеешь ли ты биться на кулаках?

– Нет.

– Ну так я тебя выучу. А пока ты не в состоянии будешь защищаться, я отколочу всякого, кто тебя обидит.

– Благодарю вас, Роберт. Когда же вы дадите мне первый урок?

– Завтра утром после занятий.

Роберт сдержал свое слово. На следующий день, вместо того чтобы идти играть во дворе, я пошел в комнату Пила, и он дал мне первый урок. Через месяц, благодаря моей природной предрасположенности и силе, какая у детей этого возраста встречается редко, я в состоянии уже был драться с самыми взрослыми воспитанниками. Впрочем, моя история с Вингфилдом наделала немало шума, и никто не смел обижать меня.

Я рассказал этот случай в подробностях потому, что он может дать верное понятие, как я мало походил на других детей. Я получил такое необыкновенное воспитание, что, конечно, оно должно было сделать и мой характер не таким, как у прочих людей в юном возрасте. Как я ни был молод, батюшка и Том всегда с таким презрением говорили мне об опасности, что я всю жизнь свою считал ее в числе препятствий. Это во мне не природный дар, а следствие воспитания. Батюшка и Том выучили меня быть храбрым, как матушка читать и писать.

Желание, высказанное батюшкой в письме к доктору Ботлеру, было в точности исполнено: мне дали учителя фехтования, как другим воспитанникам гораздо старше меня, и я сделал быстрые успехи в этом искусстве; что касается гимнастики, то самые трудные в ней упражнения ничего не значат в сравнении с работами, которые я сто раз исполнял на своем бриге. Поэтому я с первого дня делал все, что делали другие, а на второй день и такие вещи, каких другие делать были не в состоянии.

Время шло для меня гораздо быстрее, чем я ожидал, я был смышлен и прилежен, и, кроме моего крутого, упрямого характера, меня не за что было хулить: зато по письмам моей доброй матушки я прекрасно видел, что известия, которые она получала обо мне из колледжа, были как нельзя более благоприятны.

Однако я с нетерпением ждал каникул. По мере того как приближалось время, когда я должен был уехать из Гарро, воспоминания о Уильямс-Хаузе все более оживлялись. Со дня на день я ждал Тома. Однажды утром, после занятий, я увидел, что у ворот остановилась наша дорожная карета. Я опрометью побежал к ней. Том вышел из нее не первым, а третьим: с ним приехали батюшка и матушка.