Приключения Аввакума Захова. Повести - [186]

— Разумеется! — улыбнулся лейтенант Петров и щелкнул каблуками, хотя был в штатском.

Лейтенант был более чем счастлив: ведь работать под началом Аввакума — это настоящий университет для начинающего контрразведчика. И для послужного списка это имеет значение — с кем ты работал. Начальство учитывает такие вещи…

Аввакум опустился в кресло и закрыл глаза.

13

И чудится ему, что он ныряет в глубокий омут Янтры, ниже излучины, у виноградника деда Седефчо. Он, бывало, уходил туда с ребятами после школы, затем, мол, чтобы ловить рыбу под камнями, но на самом деле они играли там или, прячась в ракитнике, подсматривали, как невестки деда Седефчо, отбелив на солнце белье, купались в речке. Омут под старым виноградником был глубокий, редко кому удавалось достать его дно, да и пробовать не отваживались — говорили, что там в тине лежит, шевеля усами, громадный свирепый сом и подстерегает жертву. Сом этот чуть ли не ровесник деда Седефчо. И Аввакуму чудится сейчас, будто он нырнул в этот омут, вокруг все зеленое и холодное, а над головой, на поверхности, сверкают и булькают серебряные пузырьки. Он не знает, как быть — то ли подняться вверх и поймать себе несколько таких серебряных пузырьков, то ли опуститься еще глубже, до самого дна, где шевелит усами страшный сом. Он раздумывает, а тем временем страшилище сом, отделившись от дна, медленно поднимается и на спине у него сидит профессор с бессильно повисшими руками, сердито таращит глаза. «Ты смотри! — думает Аввакум, и ему хочется спросить: — А где же твои ремни, ведь без них ты упадешь?» Но он не смеет раскрыть рта, зная, что вмиг захлебнется водой и пойдет ко дну. Было бы хорошо скользнуть вверх, податься гуда, где пузырьки, но жуткие глаза профессора словно опутали его сотней веревок — он не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой.,.Если не перерезать эти проклятые веревки, — думает Аввакум, — го я пропал». А там вверху, над головой, волнами проносится звонкий смех. «Ах, — догадывается Аввакум, — это же Райночка, самая младшая сноха, наверно, купается на мелком месте и так задорно смеется. На нее плещут водой, а она знай хохочет, защищаясь руками от брызг. У нее шрам на правой ноге выше колена — в прошлом году, когда она купалась в этом самом месте, ее укусила злая собака Безбородого Кыньо. Этот Кыньо всегда держит злых собак». Веселый смех Райночки как бы протягивает невидимые руки, они играючи тащат его вверх, гуда, где сверкают серебряные пузырьки. «Ну, а профессор? — с ужасом спрашивает Аввакум. — Неужто он так и останется там, внизу, на спине длинноусого сома?» Ему вроде бы жаль профессора, но, оказавшись среди пузырьков, он тут же начинает искать глазами, откуда идет этот звонкий смех. «Райночку норовишь увидеть, а ведь ты хотел собирать серебряные пузырьки», — шепчет ему кто-то на ухо.

Аввакум открыл глаза и виновато улыбнулся. Перед ним стоял полковник Манов.

— Я думал, он уже поймал убийцу за шиворот, а он дрыхнет! — невесело сказал полковник.

— Вы только что приехали, да? — спросил Аввакум. Он встал и размял плечи. Странная вещь. Об этой Райночке Аввакум до сих пор ни разу не вспомнил. У нее действительно был шрам на правой ноге выше колена, он хорошо это помнит.

Полковник не ответил. Он стоял перед мертвецом, держа в руке шляпу, и молча рассматривал его.

Двадцать пять лет прошло с той поры. Тогда Аввакум был пятнадцатилетним мальчишкой. Но он прекрасно помнил этот шрам.

Полковник стоял перед мертвецом со шляпой в руке и молчал. Добрый и верный друг ушел в небытие. Он был ужасно одинок… Больше ему не придется жаловаться на свою бывшую жену, и тосковать по ней он больше не будет. Частенько мужья жалуются при жизни на своих жен. Вчера и он, полковник, был доведен до белого каления этими билетами. Жена даже ужинать не стала, до того рассердилась.

Райночка — беленькая такая, попрыгунья, еще совсем ребенок, а ее выдали замуж за самого старшего сына деда Седефчо, за вдовца и пьяницу. Когда на нее брызгали в речке водой, она вертела головой и хохотала на всю округу.

— Мне надо срочно ввести тебя в курс дела, — сказал полковник Манов. — Все очень серьезно. — Он чувствовал себя в какой-то мере повинным в смерти профессора. Какую-то степень вины он ощущал и в том, что попал под машину старший шифровальщик, — ведь это он послал его прогуляться. Он стоял, ссутулившись, в своем тяжелом зимнем пальто и испытывал непреодолимую потребность сесть.

Как раз в эту минуту из следственного отдела приехал врач.

Когда труп был наконец вынесен из комнаты и увезен для вскрытия, дом погрузился в мертвую, гнетущую тишину. Сотрудник госбезопасности читал на кухне газету. У входа стоял дежуривший милиционер. Шофер полковника сидел в машине за рулем и время от времени дул на озябшие руки.

Шел дождь вперемежку с мокрым снегом.

Полковник вводил Аввакума в курс дела. Он подробно рассказывал о последних событиях, не скупясь на слова даже при описании погоды. Он знал цену подробностям — порой какой-нибудь пустяк играл большую роль, чем-то, что на первый взгляд казалось самым существенным. Но в действительности ему хотелось блеснуть перед своим талантливым учеником тонкой и острой наблюдательностью, умением отделять главное от второстепенного. И потом в глубоком кожаном кресле было очень удобно, а дома разбушевавшаяся вчера буря из-за билетов еще не утихла.