Приключения Альберта Козлова - [121]

— Что? — встрепенулась женщина и села.

Солдат прошептал ей что-то на ухо.

И вдруг по залу пошла волна… Вокзал вскочил на ноги. Люди, родные мои люди вскочили на ноги, все, как один… Все! Все! Они хлынули к нам, к старшему лейтенанту, к Степе-Леше, ко мне, они шли, шли… Все, как один.

— Может, кровь нужно?

— Возьми малинки, сынок, дай попить…

— Мед бери, сынок, мед… Немного, полбаночки, бери, поможет…

— Вот у меня аспирин, для детей своих берегла.

— Возьмите двести рублей…

— Я работала в поезде… В санитарном… Где ребенок?

— Куда идти?

— Пустите, я врач!

Толпа расступилась. Подошел странный человек. Он очень бы был похож на писателя Чехова — острая бородка, пенсне, если бы не наряд… Алая, цыганская косоворотка, перехваченная портупеей, на ногах кирзовые сапоги, надраенные до такого блеска, что, глядя в блестящие верха, можно было бриться.

— Я детский врач, — повторил он. — Где больной?

— Надо идти…

— Чего же стоим?

— Айн момент, — сказал комендант. — Сейчас машину раздобудем…

Он вбежал в кассу, завертел ручку полевого телефона в громоздкой деревянной коробке.

— Товарищ комендант, — закричала Настя, дежурная по вокзалу. — На площади машина легковая стоит…

— Организуем, — пообещал офицер и выбежал на воздух.

— …Какого-то городского начальства. Ох, начальство! И кто его выдумал! Я момент… — Он опять ринулся к кассе.

— Не звоните, — остановил его врач. — Я договорюсь… У начальников тоже дети болеют.

И вот из вокзала на площадь вылилось людское море… Люди шли к машине молча, плотной стеной, за баранкой дремал шофер.

— Что случилось? — перепутался он, — Гитлера поймали?

— Чья машина?

— Горисполкомовская…

— Кто приехал?

— Бельский и Мирошниченко.

— Постойте, какой Мирошниченко, что у нас был до войны?

— Он самый…

— Тогда знакомый… Я за него голосовала…

— И мы тоже…

— Молодец, что не убежал в тыл. Поперед нас вернулся. Где он?

— Вон идет.

Через живой коридор к машине подошли Мирошниченко и Бельский.

— Товарищи, что случилось?.. — встревоженно спросил городской голова.

— Машина твоя?

— Моя.

— Машина нужна…

— Ребенок умирает…

— Я врач.

— Здравствуйте, товарищ Мирошниченко!

— Как же будем жить, товарищ Мирошниченко? Где жить-то будем?

— Пока где придется… В развалинах.

— Дядя Коля, — вышел я навстречу Бельскому.

— Здравствуй, Козлов. Кто умирает?

— Его брат…

— Рогдай?

— Нет… Маленький мальчик…

— Я врач, поэтому прошу…

— Не теряйте времени. Берите машину. Василий Петрович, отвези, куда покажет Козлов, и назад…

— Есть…

— Спасибо! От имени врачей…

— Да садитесь, развели.

— Простите, я забыл противогазную сумку, в ней инструмент и медикаменты.

— Где сумка?

— У бачка с водой, висит на скамейке.

— А вещи?

— Какие вещи? Все мое имущество — противогазная сумка.

— Сумка…

— От противогаза…

И вот она уже передается над головами, плывет к машине.

— Садитесь!

— Счастливо.

— Я тоже с вами, я работала сестрой в санитарном поезде…

— Поезжай, — сказал офицер Степе-Леше. — Сделаешь дело, вернешься, Черная кошка.

— Нет, — сказал Степа-Леша, — ты меня ославил, ты меня, и обели. Что положено за «пушку» и бузу, то положено, но чтобы, меня по всем дорогам искали по приметам… Я хочу вернуться с фронта победителем, а не разыскиваемым железнодорожной милицией по приметам…

— Поехали!

Я слышал, как Мирошниченко отвечал женщинам:

— Электричество будет… Мы с Вогрэса. Скоро будет свет. И трамвай пустим. В конце концов, все зависит от нас. За нас никто город восстанавливать не будет. Мы тут решили, на ваше усмотрение, Сталинград вызвать на соревнование… Да, да… Вот тут… Из Новосибирска поезд должен приехать с новосибирцами… Они стройматериалов собрали на народные деньги… Как же… Вся страна поможет… Мы не одни.

Машина медленно выворачивала с привокзальной площади, люди расступились, давая ей дорогу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,

которая хотя и должна быть самой счастливой, но которая такой не будет.

Ванятка все-таки угас…

Врач дремал. Потом встрепенулся, проверил пульс, закрыл глаза Ванятке и пошел мыть руки над ведром.

— Ослабленное сердце, — сказал врач. — Не выдержало кризиса…

— Умер! — сказала Серафима Петровна и рухнула.

— Помогите ей, помогите, — бросился к ней врач. Вытер руки о полу пиджака. — Несите на кровать.

Серафима Петровна оказалась невероятно тяжелой. Она обвисала… Женщина, которая когда-то ездила медсестрой на санитарном поезде, врач, я, Рогдай еле дотащили Серафиму Петровну до постели, перевалили на постель. Девчонок дома, к счастью, не было — их забрал к себе инвалид Муравский.

— Мужчина, даже самый плотный, легче, — сказала со знанием медсестра.

— Камфары нет, — всплеснул руками доктор. — Массаж, массаж в области сердца…

Сестра рванула ворот кофточки, что-то расстегнула, начала массировать грудь, под грудью, спину…

— Вот и лечи народ, — посмотрел виновато врач. — Медикаментов нет, питание… Ах, что мы ели? Прошлогоднюю картошку, выкопанную весной на огороде. От нее осталась шелуха и комочек крахмала. Свиньи есть не будут… Собирали на поле колоски. В них микроб, и воспаление гортани… И я в ответе. Представляете? Я читал в «Британском союзнике», там в Америке изобрели лекарство — пенициллин, стоит дорого, на вес золота. Два укола, и нет пневмонии. Мне бы ампулу этого пенициллина… Одну ампулу, и ребенок спал бы не вечным сном, а четырнадцать часов в сутки.