Приключения 1978 - [22]

«Милостивый государь, Николай Николаевич! В интересах успешного хода расследования по делу о преступных кружках рабочих в г. Твери представляется весьма желательным совместное в одной тюремной камере содержание привлеченных к сему дознанию обвиняемых Михаила Швецова и Василия Кондратьева.

Прося о соответствующем с Вашей стороны распоряжении по губернской тюрьме, пользуюсь случаем засвидетельствовать Вам, милостивый государь, мое совершенное почтение.

Ваш покорный слуга Н. Уранов».

Просьба была удовлетворена.

Михаил Швецов радостно встретил Василия Кондратьева, когда тот появился в дверях камеры. Арестанты обнялись.

— Будто в сорочках родились. Вместе на воле жили, вместе и в тюрьме очутились, — басил Кондратьев. — А ты, Мишка, похудел. — Кондратьев вгляделся в лицо товарища.

— На тюремных харчах, брат, не разжиреешь. А ты все, значит, такой же!.. Уж не подкармливает ли тебя казематное начальство?

— Подкармливает, подкармливает… Карцером! Отсидел трое суток.

— За что же?

— Мельнику через стену передал совет, чтоб молчал. А казематный узрел в глазок, как я стучал. Вот и схлопотал! А у тебя-то как дела? Не проговорился часом?

— За кого ты меня принимаешь? — В голосе Швецова прозвучала обида.

— Да ты не обижайся! Уж больно шакалы хитры и коварны. Не заметишь, как попадешь в ловушку.

Михаил сунул руку в карман, достал масленку, превращенную в табакерку, достал папиросную бумагу.

— Закуривай, значит.

Помолчали, пока делали самокрутки.

— Давно в этом нумере? — спросил Кондратьев.

— Вторую ночь. А ты где клопов кормил?

— С уголовниками. Не приведи господи сидеть со шпаной вместе!.. Тебя допрашивали?

— Дважды уже.

— Кто?

— Сначала пристав, потом ротмистр.

— Разбираешься в чинах! А для меня все они фараоны-кровопийцы… О чем спрашивали?

Михаил несколько раз затянулся дымом, стряхнул длинным почерневшим ногтем пепел с цигарки.

— О чем спрашивали… Понятное дело — о преступных кружках.

— Ну а ты?

— Что я! Никаких кружков не знаю.

— Молодец!.. А про Фому интересовались?

— Интересовались… И про Барышню спрашивали. Но я говорил, что не знаю ни Фомы, ни Еремы, ни барышни.

— Молодчина! — похвалил Кондратьев. — А об убийстве Павлухи?

Швецов сделал длинную затяжку, прокашлялся:

— С этого начали, значит.

— И что ты на это сказал?

— Но я ведь в самом деле ничего не знаю.

Двое суток просидели в одной камере Кондратьев и Швецов, о многом успели наговориться. Вспомнили прошлую жизнь, участие в тайных сходах, друзей-революционеров, вожаков, пропагандистов. Говорили шепотом, умолкали, заслышав шаги в тюремном коридоре. На третий день Швецова перевели в камеру к Петрову и Богатову.

Издерганные допросами, оба друга не скрывали радости, увидев входящего Швецова. Расспросам и воспоминаниям, казалось, не будет конца. Сизые клубы дымы плыли над головами трех арестантов.

— Мишка, — спросил Швецова Петров, — а почему же в ту ночь ты не пришел вместе с Павлухой на огород Буракова?

— Думаете, струсил? — Михаил посмотрел сначала на одного, потом на другого. — Нет, не испугался… Вот как дело было. Ждал Павлуху с фабрики, а подошел Митяй, школьный друг… И прилип как банный лист. Говорю ему: извини, дескать, жду, свиданье у нас. А он: «Посмотрю, что у тебя за краля». Вижу: Павлуха идет, а Митяй — чтоб ни дна ему ни покрышки — не отходит. Позвал Павлуху: вот, мол, дружка встретил, ты иди, а я с ним побалакаю немного и догоню. Павлуха пошел, а Митяй как клещ впился, хоть плачь. Я говорю ему: «Прости, спешу», а он: «Брось все к черту, пойдем в трактир, угощу». А время идет… Говорю Митяю: «В другой раз сходим в трактир», — и бегом от него. Он отстал. Подбегаю к валу, крик слышу. Понял, что мне там уже делать нечего. Бегом, значит, обратно. Пошел к сестре. А от нее домой…

Швецов сделал несколько крупных затяжек и виновато прибавил:

— Неловкость за себя чувствую… Могли подумать.

— Ничего не подумали, — успокоил его Богатов.

— За одно то, что ты раскусил Павлуху, мы все тебе благодарны.

— Да и твоей финкой сработали, — добавил Петров. — Так что можешь считать себя полным участником операции.

— «Соучастником»? — скривил рот в улыбке Швецов. — Кстати, а где финка?

— В Тьмаке отмывается…

Они провели одну ночь вместе, а утром Швецова вызвали на допрос, и он в эту камеру уже не возвращался.

В тот же вечер Щербович приказал дежурному жандарму доставить на допрос арестованного Соколова.

— Как чувствуете себя, господин Соколов? — с притворным участием поинтересовался ротмистр, когда тот вошел в кабинет. — Нет ли жалоб на условия содержания в тюремном замке?

— Холодно в камере, господин ротмистр, не топят.

— Э-э, мил человек. По свидетельству историков, даже Людовику XIV было холодно в Версальском дворце, а ведь у нас тюрьма, и вы, смею заметить, не король…

Соколов ничего нового не добавил. Тогда Щербович решил поразить его своей осведомленностью:

— А знаете, господин Соколов, ваши дружки по преступному сообществу, клянусь честью, оказались более разговорчивыми. Нам уже все известно.

Щербович смолк и, не увидев на лице допрашиваемого признаков растерянности (а на это он рассчитывал), сказал:

— Хотите, расскажу вам, как это было?