Приключения, 1974 - [137]

Делать нечего, пришлось возвращаться. Однако по делам службы я задержался в районном селе на двое суток. Устроил кое-какие служебные дела, еду обратно, вдруг, гляжу, навстречу мне катит моя супруга. Бросился я к ней, спрашиваю:

— Что случилось? Куда ты собралась?

— Не волнуйся. Получила повестку. Призвана в армию. Ведь я же лейтенант медицинской службы.

Обнял я ее и чуть не заплакал от обиды. Вот ведь как бывает. Все у нас вышло наоборот. Жена ушла воевать, а я, здоровый и сильный мужик, остался в глубоком тылу и по уши залез в свою работу, тем более что она становилась с каждым месяцем все сложней и трудней. Наряды на материалы, горючее, продовольствие все уменьшались, а план заготовок леса все увеличивался, а ведь выполнять его теперь стало для нас делом чести.

И вот на фоне этой картины начались в нашей местности очень неприятные происшествия, о каких раньше и слышно не было. Поехала, например, женщина-колхозница на базар в районный центр, повезла картошку продавать и исчезла вместе с лошадью и с картошкой. У ветеринарного врача угнали лошадь: поехал он рыбки половить, стреножил лошаденку, пустил ее пастись, а когда хватился, ее и след простыл. В начале зимы дошла очередь и до нас.

Послал я по первопутку молодого паренька на паре лошадей свезти хлеб и кое-что из продуктов на дальний лесоучасток. Проходит время, должен он уже вернуться, как вдруг вместо него приезжает вся бригада. Вваливаются ко мне в кабинет, все злые как черти, орут:

— Вы что нас голодом морите? Мы кто для вас, люди или собаки?

Оказывается, парень с продуктами к ним и не приезжал. Куда делся — неизвестно. Заявили мы в милицию, сами бросились на розыски. Последний раз видели его ребята из геологической партии, чай он у них пил, грелся. Выехал еще засветло в ту сторону, куда следовало, однако получилось так, что не доехал. Пропал, как в воду канул.

Находились такие, которые предполагали, что паренек был себе на уме, лошадь продал, а сам сбежал, но мы-то отлично знали — не могло этого быть: хороший был парень, достойный всякого доверия. И мы очень его жалели.

Прошло примерно с месяц после этого печального происшествия, как получил я наконец повестку от военкомата. Все у меня было уже подготовлено на этот случай: и заместитель подобран дельный, и документы держались в ажуре. Сдал я дела честь честью, выпил по рюмке с друзьями и отправился в райцентр.

Подмораживало. Дорога шла лесом. По обе стороны ее, как на параде, выстроились высоченные черные ели. Тишина стояла поразительная, только снег визжал под полозьями да пофыркивала лошаденка.

Еду я таким образом и раздумываю, о чем еще нужно сказать в райисполкоме, как, вижу, бегут мне навстречу сани, запряженные серой легкой лошадкой, а в них на каком-то высоком сиденье, не то тюке, не то ящике, сидит бородатый человек в пестрой собачьей дохе.

Свернул я в сторону, дал ему дорогу, причем моя лошадь чуть не по пузо в снег провалилась, а как только он проехал, я вдруг сообразил, что ведь этот дядька на нашей лошади едет, на той самой Ласточке, что пропала вместе с парнем, который вез продукты на лесоучасток!

Однако, пока я выбирался на дорогу, пока, глядя вслед саням, раздумывал, что делать, они укатили довольно далеко. Этак можно было и упустить внезапную находку. Я живо повернул лошадь, понукнул ее и вскоре стал заметно настигать бородача в пестрой дохе. Между тем он, видимо, заметил мой маневр и, нагнувшись, начал что-то шарить у себя в сене под ногами. Я полагал, что бородач ищет кнут и сейчас станет настегивать Ласточку, чтобы уйти от погони, но, к моему удивлению, он поднялся на ноги и стал ее придерживать.

Когда я подъехал вплотную, он вовсе остановил лошадь и, встав коленом на свое высокое сиденье, уставился на меня рыжеватыми мрачными глазами из-под насупленных, сросшихся бровей.

Лицо его я не особенно запомнил. В памяти осталось только, что оно было худое, бледное, заросшее бурой щетинистой бородой.

— Ты что вернулся? — крикнул он мне, оскалившись, как будто смеясь. — Или забыл что?

— Ничего не забыл, — волнуясь, ответил я. — Ты лучше скажи, где раздобыл свою кобылу?

— А это не твое дело, — ответил он, все так же по-волчьи скаля зубы. — Ну-ка поворачивай обратно!

И тут пола его дохи чуть отвернулась, и из-под нее выглянуло вороненое дуло винтовочного обреза.

«Черт подери! Что же делать? — подумал я. — Куда я против него с голыми руками? Не лезть же на рожон?»

Проклиная все на свете, повернул я обратно лошадь, все чувствуя, как буравят меня эти рыжие глаза, и... больше ничего не помню.

После уж, когда я очнулся в больнице, мне рассказали, что выстрелил он мне в спину из обреза. Пуля вот здесь, как видите, прошила меня насквозь, а из двух других, что он послал мне вслед, одна плечо задела, а другая коня царапнула. Он, должно быть, с этого и понес вскачь. Так бы, наверное, где-нибудь и убился, если бы не налетел на колхозников, ехавших порожняком за дровами.

Они потом следователю рассказывали, что видели, как кто-то гнался за моей кошевой, но, заметив их, повернул обратно.

В тот же день, как меня привезли, милиция наладила погоню на восьми лошадях за этим волчиной, но вы представляете наши леса, таежные трущобы, снега по грудь. Найти там человека не так-то легко, тем более что зимний день с воробьиный коготок, а ночи темные.