Приключения 1972-1973 - [157]

– Интересно. Кто она такая?

– Более того, – продолжал Дзенис, не обращая внимания на вопрос. – После эксгумации – я говорю о женщине, убитой в комнате Лоренц, – наши эксперты с помощью фотографии установили, что это была Эльфрида Краузе.

– А откуда ее знает Зиткаурис?

– До войны Краузе работала продавщицей в цветочном магазине Алиды Лоренц.

Соколовский даже присвистнул.

– Вот это цветики! Видал, куда веревочка тянется! Был уже у Краузе дома?

– Сегодня утром. Однокомнатная квартирка в Задвинье, на улице Калнциема. Жила одиноко, родственников в Риге нет. Одна соседка вспомнила, что прошлой осенью к Краузе заходил молодой человек. Приезжал на машине. В квартире побыл совсем недолго. Потом они вместе вышли и уехали. После этого Краузе дома не видели. Жильцы думали, уехала к сестре в деревню. Через некоторое время сестра сама прибыла в Ригу. Тут‑то и оказалось, что Эльфрида у нее не была. Тогда дворник сообщил участковому. Начался розыск. Квартиру опечатали. Так она и стоит по сей день…

Капитан с интересом слушал.

– И когда же в последний раз видели Краузе?

– В середине октября. Дату никто точно не помнит. Но приблизительно она совпадает со временем убийства.

– На какой машине они уехали?

– На легковой. Определенней соседка сказать не могла. Но теперь ее свидетельство больше и не требуется. Ясно и без того, что была за машина и кто был шофер.

– Успел проверить?

– Только что. Все подтвердилось.

Соколовский что‑то прикидывал в уме. Затем вскочил со стула.

– Роберт! – воскликнул он. – Какие же мы были лопухи! Ведь все проще простого. Кровь брызнула на стену снизу вверх. Дверь заклеена изнутри. Открыто окно, нитки от пальто Лоренц на наружном подоконнике и наконец, кирпич. Обыкновенный кирпич, который нельзя было схватить ни с того ни с сего, потому что на нем стояла увесистая керосинка. Все же просто!

– Разве это первый раз? – Дзенис взял со стола черную пепельницу и повертел в руках. – Чем проще способ преступления, тем труднее бывает его распутать.

– Да и машина, – продолжал рассуждать Соколовский. – От Калнциемы до дома Лоренц километров восемь‑девять. Надо ехать на двух троллейбусах. Да еще сколько топать пешком. Старухе трудновато. Ясно, на машине скорей.

Дзенис поставил пепельницу на место.

– И еще одно важное доказательство я обнаружил во время обыска на квартире Краузе.

В дверь просунулась завитая головка секретарши.

– Товарищ Дзенис, вас шеф к себе просит, – прощебетала она тонким голоском. – Там милицейских собралось видимо‑невидимо. Наверно, что‑то важное.

– Спасибо. Сейчас иду.

– Да, немало мы наломали дров в этом деле, – никак не мог успокоиться Соколовский.

7

Накануне во время допроса Зиткаурис показал Дзенису старую, еще довоенных времен фотографию. С пожелтевшей карточки на помощника прокурора смотрела спесивая и видная собой девица. Теперь перед ним сидела совсем другая Алида Лоренц. Ногти обломаны, платье помято, из‑под платка выбиваются нечесаные седые космы.

Противно было смотреть, как эта опустившаяся, словно заплесневевшая старуха из кожи лезет вон, чтобы под маской дешевого высокомерия спрятать свой страх. Она сидела у стола помощника прокурора и вела себя так, словно была до глубины души оскорблена несправедливым отношением к ней, как будто бы ее присутствие здесь было сущим недоразумением, которое вот‑вот выяснится, перед ней извинятся, а кое‑кому за это крепко влетит.

Допрос тянется почти час. Время от времени Лоренц подавляет зевоту, притворяется, будто не слышит или не понимает вопросы Дзениса. Иной раз нехотя что‑то произнесет в ответ, но разговора по существу не получается. Можно подумать, все, о чем тут говорится, не имеет к ней ни малейшего отношения. Затем она неожиданно бросает на помощника прокурора оценивающий взгляд. Красноватые глазки под увядшими веками с прожилками сосудов вспыхивают и впиваются в Дзениса. Глубоко впиваются, словно хотят выведать, что у этого представителя власти на уме.

Советская власть национализировала частную собственность Лоренц – отобрала у нее магазин и дом, лишила возможности жить с комфортом за счет других и чваниться своим превосходством над трудовым людом. По этой причине Лоренц всей своей душой ненавидела Советскую власть и тех, кто ее представлял. Она и не скрывала своей ненависти.

В кабинете присутствовали еще двое. Они не принимали участия в допросе Лоренц. Борис Трубек внимательно следил за тем, как Дзенис пытается вызвать Лоренц на откровенность, выкладывая из своего арсенала аргумент за аргументом и все туже затягивая петлю из доказательств. Старуха, в свою очередь, продолжает строить из себя наивную простушку. Прокурор Озоллапа, сидевший рядом с Трубеком, уже начал нетерпеливо барабанить по коленкам.

Под конец и Дзенису надоело бессмысленное запирательство Лоренц.

– Я даю вам возможность смягчить вину чистосердечным признанием, – сказал он. – Вы не желаете воспользоваться этой возможностью. Упрашивать не буду. Доказательств достаточно, чтобы обойтись и без ваших показаний. Я расскажу, что произошло в вашей комнате.

Озоллапа закивал: давно пора было перейти на такой тон, нечего с ней миндальничать.