Приключения, 1969 - [118]
Карпов, выхватив гранату, сбрасывает с нее оборонительный чехол и встряхивает ее над головою. И не швыряет никуда, бежит, зажав в руке, занесенной для броска.
— Колька, кидай! Кидай, Колька! — истошно, во все горло заорал сержант Киченко.
Только по этому обращению сержанта к командиру, которого он никогда раньше и за глаза не называл по имени, можно было понять, как он взволнован.
Еще не понял никто, что собирается делать лейтенант, но каждый уже отметил опасность, каждый считает секунды до взрыва, хотя все по-прежнему мчатся рядом, не отскакивают в сторону, ища себе спасения, а продолжают гнать немца.
Но вот в ярком свете ракет видна вертящаяся в воздухе граната. Она стремительно пролетает над головой бегущего немца, далеко опережает его и, не коснувшись даже земли, грохает метрах в двадцати перед ним.
«Ай да лейтенант! — восхищается Величко. — Рассчитал же! Риск, но и умное дело. Сейчас немец задержится на секунду — и все, достанем».
Ан нет, опытен стреляный волк! Ни на миг не замедлил свой бег.
Все уже идет не по плану, не так, как предполагалось, не те впереди, кому следовало, но разве можно до конца спланировать скоротечный бой в окопах противника? Теперь только ловкость и отвага каждого могут привести к удаче.
Но удачи нет.
Смелые, отважные, ловкие — они все равно не знают того, что известно немцу на своем участке обороны. Исчез он. Внезапно. Как провалился. Юркнул в какую-то щель, как мышь в нору, и нет его, растворился во мгле.
Уже справа и слева кинжальным огнем ударили вражеские пулеметы. Где-то совсем рядом слышны крики подбадривающих друг друга немецких солдат. Все. Пропала операция!
Величко в отчаянье цепким взглядом ведет от окопа к окопу, от бугорка к бугорку. Нет нигде ничего живого, все смели с лица земли автоматы разведки.
— А лейтенант где? — спохватывается старшина.
Вон он. Тоже крутит головой, ищет хоть проблеска надежды на успех так хорошо начавшейся и так нелепо провалившейся операции.
Да. Все. Быстрым шагом направляется к нему Величко. Не вздумал бы он задерживаться, с него станется…
— Отходим, — слышит старшина, еще не дойдя до лейтенанта. — Киченко! Саша! Бегом, собирайте людей!
Двое легко ранены. Их перевязывают на ходу. Им даже находят сапоги по ноге. Остальные же так и бегут босые, пытаясь на бегу, по пути отыскать свою обувь. Ну да где там! От тех сапог только клочья остались: саперы, подрывая толом проходы в проклятом малозаметном препятствии, и не подумали выуживать из стальных проволочных силков завязшие сапоги, времени не было.
— Ух, Коля-Вася! Придем — посчитаемся! — злится Величко. — Такие сапоги взрывать! Просил же я вас…
— Дядя Саша! — пытается развеселить угрюмого старшину по-прежнему улыбающийся Ледов. — Дядя Саша, хотите дамский пистолетик, вам, как парикмахеру дамскому, пойдет…
Вертит он перед Величко никелированной игрушечкой, смеется. Весело парню, не понимает еще мальчишка, что здесь война, не игра в казаки-разбойники.
Вяло махнув рукой, старшина ступает босыми пальцами в мягкую землю, разрыхленную взрывом. Но тут же отскакивает.
— Где взял? — вырывает он пистолетик из рук Ледова. — Где?
— Там вон, — растерянно хлопает ресницами мальчишка и показывает за окопы, откуда недавно выскочил немец, на которого рассчитывали как на последний шанс вернуться с «языком». Убитые там…
— Киченко, Сидякин, Поляков, за мной! — орет старшина. — Ледов, бегом!
Немалого чина офицер мог носить такой пистолетишко. Взводному он ни к чему, ротному да и батальонному тоже.
Втиснувшись в узкую щель, ведущую в землянку, разведчики лихорадочно переворачивают трупы гитлеровцев.
— Оберстлойтенант! — сразу, едва лишь засветив фонарик, определяет Величко. — Подполковник по-ихнему. Важного гуся причесали.
Только глянули на документы — и снова радость. Новая часть. Таких еще не было перед фронтом дивизии.
В живых никого не оставила граната. Жаль. Знать бы, кто сидит в этом блиндаже… Ну да что без толку жалеть? Все, что можно, в охапку и назад, назад, скорее туда, где проход в этих проклятых эмзэпэ, где пулеметчики прикрытия, яростно матерясь, из последних сил удерживают щелку, через которую должны отойти неизвестно зачем метнувшиеся снова в пекло Величко и его группа.
Без сапог, босиком, по ржавым колючкам. О чертовы Коля-Вася!
Но злись не злись, а беги в чем есть. Все гуще, все злее бьют немцы по отходящей группе. Под шквальным огнем пулеметов от воронки к воронке пробираются разведчики. И только в низинке у ручья, на середине пути, забравшись в не поражаемое пулями пространство, они переводят дух. Хорошо еще, что раненых отправили до того, как начался этот адский огонь. Разве вылезешь теперь в поле?
Лежа на спине, закинув усталые руки за голову, Величко смотрит в небо. А неба и не видно: сплошной поток трассирующих пуль словно разноцветной крышкой прижал лощинку.
Где же артиллерия? Виталий где? Собираются они прикрывать наш отход или как? Лениво, очень лениво думает старшина обо всем этом.
Но где-то высоко в небе уже раздался тихий шелест, который не достиг лощины, оглушенной, слитным ревом пулеметов врага.
Небо шелестело над лощиной, над оставшимися целыми разведчиками, над ливнем немецкого свинца и разноцветного огня. По крутой траектории, будто колпаком накрывая поле боя, шли над ним снаряды батарей капитана Курочкина. Группа поддержки пехоты вступила в дело.
